.. Проспал,черт е дери, --до двух
часов ночи все учился... Ты задачи сделал?
-- Не сделал.
-- Эх ты, карамора! Ну, я их тебе сейчас раскатаю!
Впиваясь впирог мелкими, острыми зубами, онмурлыкал,каккотенок,
притопывалвтактлевой ногой и в то жевремя решал задачу, бросаяФоме
короткие фразы:
-- Видал? В час вытекло восемь ведер... а сколько часов текло -- шесть?
Эх, сладко вы едите!.. Шесть, стало быть, надопомножить на восемь... Аты
любишь пирогис зеленым луком? Я -- страсть как! Ну вот, из первого крана в
шесть часоввытеклосороквосемь... авсего налиливчандевяносто...
дальше-то понимаешь?
Ежов нравился Фоме больше, чем Смолин, но со Смолиным Фома жил дружнее.
Онудивлялсяспособностям и живостималенького человека, видел, чтоЕжов
умнее его, завидовал ему и обижался на него за это и в то же время жалел его
снисходительной жалостью сытого кголодному. Может быть, именно эта жалость
большевсего другого мешала ему отдать предпочтениеживомумальчику перед
скучным, рыжим Смолиным.Ежов, любя посмеяться над сытыми товарищами, часто
говорил им:
-- Эх вы, чемоданчики с пирожками!..
Фомасердился нанегозанасмешкииоднажды,задетыйза сердце,
презрительно и зло сказал:
-- А ты -- попрошайка, нищий!
Желтое лицо Ежова покрылось пятнами, и он медленно ответил:
-- Ладно, пускай!.. Авотя не буду подсказывать тебе -- и станешь ты
бревном!
Днятрионине разговаривалидруг с другом,когорчениюучителя,
который должен был в эти дни ставить единицыи двойки сыну всеми уважаемого
Игната Гордеева.
Ежовзналвсе:он рассказывал вучилище,чтоупрокурорародила
горничная, апрокуророваженаоблила за это мужагорячимкофе;онмог
сказать, когда и гделучше ловить ершей,умел делать западни и клеткидля
птиц; подробно сообщал, отчего и как повесился солдат в казарме, на чердаке,
от кого из родителей учеников учитель получил сегодня подарок и какой именно
подарок.
Кругинтересов и знаний Смолина ограничивался бытомкупеческим; рыжий
мальчик любилопределять, кто кого богаче, взвешиваяи оцениваяихдома,
суда, лошадей. Все это он знал подробно, говорил об этом с увлечением.
КЕжовуонотносился так же снисходительно,какиФома, ноболее
дружески и ровно. Каждый раз, когда Гордеевссорился с Ежовым, он стремился
примирить их, а как-то раз, идя домой из школы, сказал Фоме:
-- Зачем ты ругаешься с Ежовым?
-- А что он больно зазнается? -- сердито ответил Фома.
-- То и зазнается,что ты учишься плохо, аон всегда помогает тебе...
Он--умный... Ачтобедный,так-- разве в этомон виноват? Он может
выучиться всему, чему захочет, и тоже будет богат...
-- Комар он какой-то, -- пренебрежительно сказал Фома, -- пищит, пищит,
да вдруг и укусит!
Но вжизни мальчиков былонечто объединявшеевсехих,были часы, в
течение которыхони утрачивали сознание разницы характерови положения.
По
воскресеньям онивсе трое собирались у Смолина и, взлезая на крышу флигеля,
где была устроена обширная голубятня, -- выпускали голубей.
Красивые сытые птицы,встряхивая белоснежными крыльями, одна за другой
вылеталиизголубятни, в ряд усаживалисьнаконькекрыши и,освещенные
солнцем, воркуя, красовались перед мальчиками.
-- Шугай! -- просил Ежов, вздрагивая от нетерпения.
Смолин взмахивал в воздухе длинным шестом с мочалом на конце и свистал.
Испуганныеголуби бросались ввоздух,наполняяего торопливым шумом
крыльев.Ивот ониплавно,описывая широкие круги,вздымаютсявверх, в
голубую глубину неба, плывут, сверкая серебром иснегом оперения, все выше.
Одни из них стремятся достичь до купола небес плавным полетом сокола, широко
распростирая крылья и как бы не двигая ими, другие --играют, кувыркаются в
воздухе, снежным комом падают вниз и снова, стрелою, летят в высоту. Вот вся
стая их кажется неподвижно стоящей в пустыне неба и, все уменьшаясь, тонет в
ней. Закинув головы,мальчики молчалюбуются птицами, неотрываяглаз от
них, -- усталых глаз, сияющих тихой радостью, не чуждой завистливого чувства
к этим крылатым существам, так свободно улетевшимот земли в чистую,тихую
область,полнуюсолнечного блеска.Маленькаягруппа едвазаметных глазу
точек, вкрапленная в синеву неба, влечет за собой воображение детей,и Ежов
определяет общее всем чувство, когда тихо и задумчиво говорит:
-- Нам бы, братцы, так полетать...
Объединенныевосторгом, молчаливо и внимательноожидающие возвращения
из глубинынеба птиц, мальчики, плотно прижавшисьдруг к другу, далеко, --
какихголуби от земли, -- ушли от веяния жизни; в этот час они просто--
дети, не могут ни завидовать,нисердиться; чуждые всему, они близкидруг
другу, безслов, по блеску глаз, понимают свое чувство, и -- хорошо им, как
птицам в небе.
Новотголуби опустилисьнакрышу, утомленныеполетом,загнаныв
голубятню.
-- Братцы! Аида за яблоками?! -- предлагает Ежов, вдохновитель всех игр
и похождений.
Его зов изгоняет из детских душ навеянное голубями мирное настроение, и
вот они осторожно, походкой хищников, с хищной чуткостьюко всякомузвуку,
крадутсяпозадворкамвсоседнийсад.Страхбыть пойманнымумеряется
надеждой безнаказанно украсть. Воровство есть тоже труд и трудопасный, все
же заработанное трудом -- так сладко!.. И тем слаще, чем большим количеством
усилийвзято...Мальчикиосторожноперелезаютчереззаборсадаи,
согнувшись, ползут к яблоням, зорко и пугливо оглядываясь. От каждого шороха
сердца их дрожат и замедляют биение. Они с одинаковойсилой боятся итого,
что их поймают, и того, что, заметив,-- узнают, кто они; но если их только
заметят и закричатна них -- они будут довольны. От крикаони разлетятся в
стороныи исчезнут,а потом,собравшись вместе,сгорящимивосторгом и
удальюглазами,онисо смехом будут рассказыватьдруг другу отом,что
чувствовали, услышав крик и погонюзаними, и что случилось с ними,когда
они бежали по саду так быстро, точно земля горела под ногами.