..
Ивот, наконец, сверху торопливосбежала повитуха, тонким и радостным
голосом крича ему:
-- С сыном тебя, Игнат Матвеевич!
-- Врешь?
-- Ну, что это ты, батюшка!..
Вздохнувво всю силу груди,Игнат рухнул на колени и дрожащим голосом
забормотал, крепко прижимая руки к груди:
-- Слава тебе, господи! Невосхотел ты, стало быть, чтобыпрекратился
род мой!Не останутся без оправдания грехи мои предтобою... Спасибо тебе,
господи! -- И тотчас же, поднявшись на ноги, онначал зычно командовать: --
Эй! Поезжайкто-нибудь к Николе за попом!Игнатий, мол,Матвеич,просит!
Пожалуйте, мол, молитву роженице дать...
Явилась горничная и тревожно сказала ему:
-- Игнатий Матвеич! Наталья Фоминишна вас зовет... плохо им...
-- Чего плохо? Пройдет! -- рычал он, радостно сверкая глазами. -- Скажи
-- сейчас иду! Скажи -- молодец она! Сейчас, мол, подарокна зубок достанет
и придет! Стой! Закуску попу приготовьте, за кумом Маякиным пошлите!
Его огромная фигура точноещевыросла, опьяненный радостью, он нелепо
металсяпо комнате,потиралрукии,бросая на образа умиленные взгляды,
крестился, широко размахивая рукой... Наконец пошел к жене.
Там преждевсегобросилосьвглаза емумаленькоекрасноетельце,
которое повитуха мыла в корыте. Увидав его, Игнатвстал наноскисапог и,
заложив рукиза спину, пошелк нему, ступаяосторожно исмешно оттопырив
губы. Оно верещало и барахталось в воде, обнаженное, бессильное, трогательно
жалкое...
-- Ты, того, -- осторожнее тискай... Ведь у него еще и костей-то нет...
-- сказал Игнат повитухе просительно и вполголоса.
Она засмеялась, открывая беззубый роти ловкоперебрасывая ребенкас
руки на руку.
-- Иди к жене-то...
Он послушно двинулся к постели и на ходу спросил:
-- Ну что, Наталья?
Потом, подойдя, отдернул прочь полог, бросавший тень на постель.
-- Не выживу я... -- раздался тихий, хрипящий голос.
Игнат молчал, пристально глядя на лицо жены, утонувшее в белой подушке,
покоторой, какмертвыезмеи, раскинулисьтемныепрядиволос.Желтое,
безжизненное, с черными пятнами вокруг огромных,широко раскрытыхглаз--
оно былочужое ему. Ивзгляд этихстрашных глаз, неподвижноустремленный
куда-то вдаль,сквозь стену,--тоже былнезнакомИгнату.Сердцеего,
стиснутое тяжелым предчувствием, замедлило радостное биение.
-- Ничего... Это уж всегда... -- тихо говорил он, наклоняясь поцеловать
жену. Но прямо в лицо его она повторила:
-- Не выживу...
Губы у нее были серые,холодные, икогда он прикоснулся к нимсвоими
губами, то понял, что смерть -- уже в ней.
-- О, господи! --испуганным шепотом произнес он, чувствуя,что страх
давит ему горло и не дает дышать. -- Наташа! Как же? Ведь ему -- грудь надо?
Что ты это!
Он чутьнезакричал на жену.
-- О, господи! --испуганным шепотом произнес он, чувствуя,что страх
давит ему горло и не дает дышать. -- Наташа! Как же? Ведь ему -- грудь надо?
Что ты это!
Он чутьнезакричал на жену. Около него суетиласьповитуха; болтая в
воздухе плачущим ребенком, она что-то убедительно говорила ему, но он ничего
не слышал инемоготорвать своих глазотстрашного лица жены.Губы ее
шевелились, онслышал тихие слова,но не понимал их. Сидя на краю постели,
он говорил глухим и робким голосом:
--Ты подумай-- ведь он без тебянеможет,--ведь младенец!Ты
крепись душой-то: мысль-то эту гони! Гони ее...
Говорил и понимал -- ненужное говорит он. Слезы вскипали в нем, в груди
родилось что-то тяжелое, точно камень, холодное, как льдина.
-- Прости-- меня -- прощай! Береги, смотри... Не пей... --беззвучно
шептала Наталья. Священник пришел и,закрыв чем-то лицо ее, стал,вздыхая,
читать над нею умоляющие слова:
-- "Владыко господи вседержителю, исцеляяй всякий недуг... и сию, днесь
родившую, рабутвоюНаталью исцели...и восставиюот одра, нанемже
лежит...зане,попророкаДавидасловеси:вбеззаконияхзачахомсяи
сквернави вси есмы пред тобою..."
Голосстарика прерывался, худое лицо былострого,от одежд его пахло
ладаном.
-- "...из неярожденного младенца соблюди от всякогоада... от всякия
лютости... от всякия бури... от духов лукавых, дневных же и нощных..."
Игнатбезмолвноплакал.Слезыего,большиеитеплые,падалина
обнаженную руку жены. Но рука ее, должно быть, не чувствовала, как ударяются
онее слезы: онаоставаласьнеподвижной, и кожа наней не вздрагивала от
ударов слез.Приняв молитву, Наталья впала в беспамятство и на вторые сутки
умерла,ни слова не сказав никому больше, -- умерла так же молча, как жила.
Устроив женепышныепохороны, Игнатокрестилсына,назвал его Фомойи,
скрепя сердце, отдалего в семьюкрестного отца, Маякина, укоторого жена
незадолго пред этим тоже родила. В густой, темнойбороде Игната смерть жены
посеяла много седин,нов блеске его глаз явилось нечто новое --мягкое и
ласковое.
II.
Маякинжилвогромномдвухэтажном домес большимпалисадником,в
которомпышно разрослись могучие, старые липы. Густые ветви частым,темным
кружевом закрывали окна, и солнце сквозь эту завесу с трудом, раздробленными
лучамипроникаловмаленькие комнаты,теснозаставленныеразнообразной
мебельюибольшимисундуками,отчегов комнатахвсегдацарилстрогий
полумрак. Семья была благочестива -- запах воска, ладанаи лампадного масла
наполнялдом, покаянныевздохи,молитвенныеслованосилисьввоздухе.
Обрядностиисполнялись неуклонно,снаслаждением,внихвлагаласьвся
свободнаясила обитателей дома. В сумрачной, душной итяжелой атмосфере по
комнатам почти бесшумно двигались женские фигуры,одетыев темныеплатья,
всегда свидом душевного сокрушения налицах ивсегда в мягких туфляхна
ногах.