..
Мальчик знал, что крестный говорит это о человеке из земли Уц, и улыбка
крестногоуспокаиваламальчика.Неизломаетнеба,неразорвет его тот
человек своими страшными руками... И Фомаснова видитчеловека -- он сидит
на земле,"тело его покрыто червями и пыльными ступьями, кожа его гноится".
Но он уже маленький и жалкий, он просто -- как нищий на церковной паперти...
Вот он говорит:
-- "Чтотакое человек, чтоб быть ему чистым и чтоб рожденному женщиной
быть праведным?"
-- Этоон-- богу говорит... --внушительно пояснялМаякин. -- Как,
говорит, могу быть праведным, ежели я -- плоть? Это -- богу вопрос...
И чтец победоносно и вопросительно оглядывает слушательниц.
-- Удостоился... праведник... -- вздыхая, отвечают они.
Яков Маякин, посмеиваясь, оглядывает их и говорит:
-- Дуры!.. Ведите-ка ребят-то спать...
Игнат бывал у Маякиных каждыйдень,привозил сыну игрушек, хватал его
на руки и тискал, но порой недовольно и с худо скрытым беспокойством говорил
ему:
-- Чего ты бука какой? Чего ты мало смеешься?
И жаловался куму:
-- Боюсь я -- Фомка-то в мать бы не пошел... Глаза у него невеселые...
-- Рано больно беспокоишься, -- усмехался Маякин.
Онтожелюбил крестника;и, когдаоднаждыИгнат объявилему,что
возьмет Фому к себе, -- Маякин искренно огорчился.
-- Оставь!..--просилон. -- Смотри --привык кнам мальчишка-то,
плачет вон...
--Перестанет!.. Не для тебя я сына родил. Увастутдух тяжелый...
скучно, ровно в монастыре. Это вредно ребенку. А мне без него -- нерадостно.
Придешь домой -- пусто. Не глядел бы ни на что. Не к вам же мне переселиться
ради него, -- нея для него, он для меня. Так-то. Сестра Анфиса приехала --
присмотр за ним будет...
И мальчика привезли в дом отца.
Там встретила его смешная старуха с длинным крючковатым носом и большим
ртом без зубов. Высокая,сутулая, одетая в серое платье, с седыми волосами,
прикрытыми чернойшелковой головкой,она сначалане понравилась мальчику,
дажеиспугалаего. Но, когдаон рассмотрел на еесморщенном лицечерные
глаза, ласково улыбавшиеся ему, -- он сразудоверчиво ткнулся головойв ее
колени.
--Сиротинкамояболезная! --говорилаонабархатным, дрожащим от
полноты звука голосоми тихогладилаего рукойпо лицу. --Ишь прильнул
как... дитятко мое милое!
Былочто-то особенно сладкое в ее ласке,что-тосовершенно новое для
Фомы, и он смотрел в глазастарухе с любопытством и ожиданием налице. Эта
старуха ввела его в новый,дотоле неизвестный емумир. Впервыйже день,
уложивегов кровать,онаселарядомс неюи, наклонясь над ребенком,
спросила его:
-- Рассказать ли тебе сказочку?
Стой поры Фома всегдазасыпалпод бархатныезвуки голосастарухи,
рисовавшегопреднимволшебнуюжизнь.
Впервыйже день,
уложивегов кровать,онаселарядомс неюи, наклонясь над ребенком,
спросила его:
-- Рассказать ли тебе сказочку?
Стой поры Фома всегдазасыпалпод бархатныезвуки голосастарухи,
рисовавшегопреднимволшебнуюжизнь.Жално питалась душаего красотой
народноготворчества.Неииякаемы были сокровищапамяти ифантазии у этой
старухи; она часто, сквозь дрему, казалась мальчику топохожейна бабу-ягу
сказки,-- добрую и милую бабу-ягу, -- то на красавицу ВасилисуПремудрую.
Широко раскрыв глаза, удерживая дыхание, мальчиксмотрелв ночнойсумрак,
наполнявший комнату,видел, как тихоонтрепещетот огонька лампады пред
образом...Фоманаполнялегочудеснымикартинамисказочнойжизни.
Безмолвные, но живые тени ползали по стенам и по полу; мальчику было страшно
и приятно следитьза их жизнью, наделять ихформами, красками и, создав из
них жизнь,-- разрушить ее одним движением ресниц.Что-тоновое явилось в
еготемных глазах, более детскоеи наивное, менее серьезное; одиночество и
темнота, порождая в нем чувство ожидания чего-то, волновали и возбуждали его
любопытство, заставляли его идти в темный угол и смотреть, что скрыто там, в
покровах тьмы? Он шел и не находил ничего, но не терял надежды найти...
Отца он боялся, но любил его. Громадный рост Игната, его трубный голос,
бородатое лицо, головав густой шапке седых волос, сильные,длинные руки и
сверкающиеглаза--всеэтопридавалоИгнатусходствососказочными
разбойниками.
Однажды, когда ему шел уже восьмойгод, Фома спросил отца,только что
возвратившегося из продолжительной поездки куда-то:
-- Ты где был?
-- По Волге ездил...
-- Разбойничал? -- тихо спросил Фома.
-- Что-о? -- протянул Игнат, и брови у него дрогнули.
--Ведь ты разбойник, тятя?Я знаюуж... -- хитроприщуривая глаза,
говорилФома, довольный тем, что таклегко вошелв скрытуюот него жизнь
отца.
--Я--купец!--строгосказалИгнат, но,подумав,добродушно
улыбнулсяи добавил: --А ты--дурашка!.. Яхлебом торгую,пароходами
работаю, -- видал "Ермака"? Ну вот, это мой пароход... И твой...
-- Больно большой он... -- со вздохом сказал Фома.
-- Ну, я куплю тебе маленький, докуда ты сам маленький, -- ладно?
--Ладно!--согласилсяФома,но,задумчивопомолчав,вновьс
сожалением протянул: -- А я думал, что ты то-о-же разбойник...
-- Я тебе говорю -- торговец я! -- внушительно повторилИгнат, и в его
взгляденаразочарованноелицосынабылочто-тонедовольное,почти
боязливое...
-- Как дедушка Федор, калачник? -- подумав, спросил Фома.
-- Ну вот,какон...только богаче я, денегуменя больше,чему
Федора.