..только богаче я, денегуменя больше,чему
Федора...
-- Много денег?
-- Ну... и еще больше бывает...
-- Сколько у тебя бочек?
-- Чего?
-- Денег-то?
-- Дурашка! Разве деньги бочками меряют?
-- А как же? -- оживленно воскликнул Фома и, обративк отцу свое лицо,
стал торопливо говорить ему: -- Вонв один город приехал разбойник Максимка
и у одноготам, богатого, двенадцатьбочек деньгаминасыпал... да разного
серебра,дацерковьограбил...аодногочеловекасаблейзарубили с
колокольни сбросил... он, человек-то, в набат бить начал...
--Этотебе тетка, чтоли, рассказала?--спросилИгнат,любуясь
оживлением сына.
-- Она, а что?
-- Ничего! -- смеясь, сказалИгнат.-- То-тоты иотца в разбойники
произвел...
-- А может, ты был давно когда? -- опять возвратился Фома к своей теме,
аполицу егобыловидно,что он очень хотел бы услышать утвердительный
ответ.
-- Не был я... брось это..,
-- Не был?
-- Ну,говорю ведь--небыл!Экой тыкакой...Развехорошо--
разбойникомбыть? Они... грешники все,разбойники-то. В бога неверуют...
церквиграбят... их проклинаютвон,в церквах-то...Н-да... Авотчто,
сынок, -- учиться тебенадо! Пора, брат, уж... Начинай-ка сбогом. Зиму-то
проучишься, а по весне я тебя в путину на Волгу с собой возьму...
-- В училище буду ходить? -- робко спросил Фома.
-- Сперва дома с теткой поучишься...
Искоро мальчикс утра садилсяза стол и, водя пальцем по славянской
азбуке, повторял за теткой:
-- Аз... буки... веди...
Когда дошли до -- бра, вра,гра, дра,мальчик долго не мог безсмеха
читатьэтислоги.Эта мудрость давалась Фоме легко,и вот онуже читает
первый псалом первой кафизмы псалтиря:
-- "Бла-жен му-ж... иже не иде на... со-вет не-че-сти-вых..."
-- Так, миленький, так! Так, Фомушка,верно!--умиленно вторитему
тетка, восхищенная его успехами...
--Молодец Фома!--серьезно говорил Игнат, осведомляясьобуспехе
сына... -- Едем весной в Астрахань, а с осени -- в училище тебя!
Жизнь мальчика катилась вперед, как шар под уклон. Будучи его учителем,
теткабыла и товарищем его игр.Приходила Люба Маякина, и приних старуха
веселопревращалась втакое же дитя, как и они. Играли в прятки, и жмурки;
детямбылосмешноиприятно видеть, какАнфисасзавязаннымиплатком
глазами,разведяширокоруки,осторожно выступала по комнате ивсе-таки
натыкалась на стулья и столы или как она, ища их, лазала по разнымукромным
уголкам, приговаривая:
-- Ах, мошенники... Ах, разбойники... где это они тут забились?
Солнцеласковоирадостносветиловетхому,изношенномутелу,
сохранившемув себе юнуюдушу,старойжизни, украшавшей,помере сил и
уменья, жизненный путь детям.
.. Ах, разбойники... где это они тут забились?
Солнцеласковоирадостносветиловетхому,изношенномутелу,
сохранившемув себе юнуюдушу,старойжизни, украшавшей,помере сил и
уменья, жизненный путь детям...
Игнатрано утром уезжална биржу, иногда не являлся вплоть до вечера,
вечеромонездилв думу,в гости или еще куда-нибудь. Иногда онявлялся
домойпьяный,--сначала Фома в такихслучаях бегал от негои прятался,
потом--привык,находя, что пьяныйотецдажелучше,чемтрезвый:и
ласковее, и проще, и немножко смешной. Еслиэто случалосьночью -- мальчик
всегда просыпался от его трубного голоса:
-- Анфиса-а!Сестра родная! Допусти ты меня к сыну, -- к наследнику --
допу-усти!
А тетка уговаривала его укоризненным, плачущим голосом:
--Иди, иди, дрыхни,знай,леший ты,окаянный! Ишь назюзился! Седой
ведь уж ты...
-- Анфиса! Сына я могу видеть? Одним глазом?..
-- Чтоб у тебя лопнули оба от пьянства твоего...
Фома знал,чтотетканепуститотца,иснова засыпал подшум их
голосов.КогдажИгнат являлся пьяный днем-- егоогромныелапы тотчас
хватали сына, ис пьяным, счастливым смехомотец носил Фому по комнатами
спрашивал его:
-- Фомка! Чего хочешь? Говори! Гостинцев? Игрушек? Проси, ну! Потому ты
знай, неттебе ничего насвете, чегоя не куплю. У меня -- миллен!И еще
больше будет! Понял? Все твое!
Ивдруг восторг егогас, какгаснет свеча отсильного порыва ветра.
Пьяноелицовздрагивало,глаза,краснея,наливалисьслезами,игубы
растягивались в пугливую улыбку.
-- Анфиса! Ежели он помрет -- что я тогда сделаю?
И вслед за этими словами бешенство овладевало им.
-- Сожгу все!-- ревел он,дикоуставившисьглазамикуда-нибудьв
темный угол комнаты. -- Истреблю! Порохом взорву!
-- Бу-у-дет, безобразная тыобразина! Али ты младенца напугать хочешь?
Али,чтобызахворалон,желаешь?--причиталаАнфиса,иэтогобыло
достаточно, чтоб Игнат поспешно исчезал, бормоча:
-- Ну-ну-ну! Иду, иду... Ты только не кричи! Не пугай его...
А если Фоме нездоровилось, отец его, бросая все свои дела, не уходил из
домаи,надоедаясестреи сыну нелепыми вопросами исоветами, хмурый, с
боязнью в глазах, ходил по комнатам сам не свой и охал.
--Тычто бога-то гневишь?--говорилаАнфиса. --Смотри,дойдет
роптанье твое до господа, и накажет он тебя за жалобытвои на милость его к
тебе...
-- Эх, сестра! -- вздыхал Игнат. -- Ты пойми, -- ведь ежели что-- вся
жизнь моя рушится!, Для чего жил?.. Неизвестно...
Подобныесцены и резкие переходы отца отодного настроения кдругому
сначала пугалимальчика, но онскоро привыккними, видяв окно отца,
тяжело вылезавшего из саней, равнодушно говорил:
-- Тетя! Опять пьяный приехал тятька-то.