Темной чертой на снегу проступал бурный поток,дальшевсезанавесило
летящим снегом. Ноги скользили пооткосу.Бешенонесласьтемнаявода.
Крики:
- Мост залило...
- Назад, что ли?
- Это кто - назад? Ты, что ли? Ты - назад?
- Пусти... Товарищ, да пусти.
- Дай ему прикладом...
- Ой... ой... ой...
Внизу за краем берега вспыхнул конус света от электрическогофонарика.
Осветилась горбушка моста, залитого серой, стремительнонесущейсяводой,
расщепленный кусок перил. Фонариквзмахнулвысоко,зигзагом,-погас.
Хриплый, страшный голос:
- Отделение... Переходи... Винтовки, патроны на голову. Ненапирай,-
по двое... Пошел!
Подняв винтовку, Рощин вошел по пояс в воду, и она была все женетак
холодна, как ветер. Она сильнобилавправыйбок,толкала,старалась
унести в эту серо-белую тьму, впучину.Ногискользили,едваощупывая
доски разбитого моста.
Варнавский полк был переброшеннаНово-Дмитровскуюдляподкрепления
местных сил. Все населениестаницырылоокопы,-укреплялистаничное
управлениеиотдельныедома,ставилипулеметы.Тяжелаяартиллерия
находилась южнее, в станице Григорьевской.Втомжерайонестоял2-й
СеверокавказскийполкподкомандойДмитрияЖлобы,преследовавшего
ДобровольческуюармиюотсамогоРостова.Западнее,наАфинской,-
гарнизон, артиллерия и бронепоезда. Силы красных оказалисьразбросанными,
что было недопустимо в такую топь и бездорожье.
Под вечерчерезплощадькстаничномууправлениюприскакалказак,
залепленный мокрым снегом и грязью. Осадилукрыльца.Отраздувающихся
конских боков валил пар.
- Где товарищ командир?
На крыльцо выскочили, торопливо застегивая шинели,несколькочеловек.
Расталкивая их, появился Сапожков в кавалерийском полушубке.
- Я командир.
Переведя дух, навалясь на луку, казак сказал:
- Застава вся перебита. Один я ушел.
- Еще что?
- А то еще, - к ночи ждите сюда Корнилова, идет всей силой...
На крыльце переглянулись. Среди стоящих быликоммунисты,организаторы
обороны станицы. Сапожков засопел, собрал складками подбородок: "Яготов,
как вы, товарищи?.." Казак, слезши сконя,сталрассказывать,каквсю
заставу порубили черкесы из бригады генерала Эрдели. Тесная толпабойцов,
казачек, мальчишек сбилась у крыльца. Слушали молча.
Подошел и Рощин, обвязанный башлыком. Ночьюемуудалосьвыспатьсяи
обсушиться в жаркой и вонючей хате, где вповалку среди портянокимокрой
одежи лежало человек пятьдесят красноармейцев. Хозяйка на рассвете испекла
хлебы, сама разрезала и раздала ребятам ломти.
- Уж постарайтесь, солдаты, не допустите офицеров в нашу станицу.
Красноармейцы отвечали молодой хозяйке:
- Ничего не бойся... Одного бойся...
И ввертывали такое словцо, что она замахивалась краюхой:
- А ну вас, кабаны, - перед смертью - все про то же.
..
От вчерашнего ночного похода у Рощина осталась ломота и тупаябольво
всем теле. Но решение его было твердо. С утра он копалмерзлуюземлюна
огородах. Потом носил жестянки с патронами с подвод в станичное правление.
В обед выдали по чашке спирту, и от огненной влаги у Рощина прошла ломота,
отмякли кости, и он решил - не откладывать, кончить сегодня же.
Сейчас он вертелсяукрыльца,ищаслучаяпопроситьсявпередовую
заставу. Продумано было все, вплоть до капитанских погон, зашитых на груди
в гимнастерке. Как он ожидал,такислучилось.СтоявшийсСапожковым
коренастый матрос спустился с крыльца и стал вызывать охотников на опасное
дело.
- Братишки, - сказал ончугуннымголосом,-ану,комужизньне
дорога...
Через час с одной из партий в пятьдесят бойцов Рощин выходил из станицы
на равнину, затянутую непрогляднымтуманом.Спускалисьгнилыесумерки.
Снег теперь перестал, порывистый ветер хлесталкрупнымдождем.Шлибез
дорог по сплошной воде, как по озеру, в направлении холмов, где нужно было
рыть окопы.
В сырой утренней мгле блеснула зарница.Бухнуло.Завыло,уходя...И
сейчас же по холмам, поберегуречкибеспорядочнозахлопаливыстрелы.
Снова - зарница, пушечный выстрел,итам,впереди,втумане,затукал
пулемет.
Это подходил Корнилов. Его передовые части были уже на том берегу реки.
Рощинупоказалось,чтоонразличилдве-трифигуры,перебежавшие,
нагнувшись, к самой воде, в кусты.Колотилосьсердце.Онвысунулсяиз
окопчика, вырытого у кручи над речкой.
Мутнаяжелто-оловянногоцветареканесласьводоворотамивысоков
берегах. Налево, посреди нее, был виден наполовинузатопленныймост.На
него изводывылезлодесяткадватехнеясныхфигур,-нагнувшись,
перебежали. Все беспорядочнее, все учащеннее стреляли с холмов по реке, по
мосту. Совсем близко, на том берегу, ударилодлинноепламяорудия.Над
окопчиком, где сидел Рощин, разорвалась шрапнель.Из-загребня,внизк
переправе, посыпались серые и черные фигуры, - сбегали, сползали назаду,
скатывались, падали. У всех черточками на плечах виднелись погоны.
Снова орудийный удар и рваный грохот над окопчиком. "Ой, ой, братцы..."
- затянул голос. Сквозь треск стрельбы кто-то завопил:
- Обходят!.. Ребята, отступайте!..
Рощин чувствовал: вот, вот, - жданная минута. Он быстро прилегничком,
не шевелился. Пронеслось в голове: "Платка нет, кусок рубашкинаштыки
кричать, - непременно по-французски..." На спину ему тяжелокто-тоупал,
навалился, обхватил за шею, кряхтя полез к горлу пальцами. Рощин вскинулся
- увидел за плечом своим лицо, залитое кровью, с выпученным рыжимглазом,
с разинутым беззубым ртом. Это опять былКвашин.Онповторял,будтов
забытьи:
- Крестишься... своих увидал...
Рощин, отдирая его со спины, поднялсявовесьрост,закачался.Как
клещ, вцепился Квашин вплечи.