Ураганнымогнембатарей,состороныЧерноморскоговокзалаиот
пристанейнаКубани,быливстреченыбешенонаступающиеколонны
добровольцев. Но неровная местность, сады, канавы, изгороди и русла ручьев
дали возможность без больших потерь подойти к городу.
Здесь завязался бой. Близ так называемой "фермы", -убелогодомика,
стоявшего на опушке тополевой, еще голой рощи на высоком берегу Кубани,-
красные оказали упорноесопротивление,быливыбиты,носновагустыми
толпами бросились на пулеметы, овладели фермой и через часвторичнобыли
выбиты кубанскими пластунами полковника Улагая.
На ферме, в одноэтажном домике,сейчасжерасположилсяКорниловсо
штабом. Отсюда, как на ладони, виднелись прямые улицы Екатеринодара, белые
высокие дома, палисадники, кладбище, Черноморский вокзаливпередивсей
панорамы - длинные ряды окопов. Был яркий весенний ветреный день.Повсюду
взлеталидымкивыстрелов,исияющийпростортяжело,надрываядушу,
грохотал от непереставаемого рева пушек. Ни красные, нибелыенещадили
жизней в этот день.
В белом домике главнокомандующемуКорниловуотвелиугловуюкомнату,
поставили полевые телефоны, стол и кресло. Он сейчас же вошел туда, сел за
стол, разложил карту и погрузился в размышления над ходами затеянной игры.
Два его адъютанта - подпоручик Долинский и хан Хаджиев - стояли -одину
двери, другой у телефонов.
Калмыцкое, обтянуто-морщинистое лицо главнокомандующего,сполуседыми
волосами ежиком, было мрачно, как никогда. Сухая маленькая рука сзолотым
перстнем безжизненно лежала на карте. Он один, вопреки советамАлексеева,
Деникина и остальных генералов, решился на этот штурм, и теперь, кисходу
первого дня, самоуверенность его поколебалась. Но он не сознался бы в этом
и самому себе.
Допущены были две ошибки: первая - это то, что треть войск, с генералом
Марковым, была оставлена на переправе дляохраныобоза;поэтомупервый
удар по Екатеринодару оказался недостаточно сосредоточенныминепринес
того, что ожидали: красные выдержали, уцепились за окопы и засели, видимо,
прочно.Втораяошибказаключаласьвтом,чтокЕкатеринодарубыла
применена тактика карательной экспедиции, та же, что и раньше, в пути -к
станицам: город обкладывался со всех сторон (на правом фланге -движением
пехоты и пластунов вдоль реки к кожевенным заводам, налевом-глубоким
обходом конницей Эрдели) стем,чтобызаперетьвсеходыивыходыи
расправиться с защитниками города иснаселениемкакс"бандитами"и
"взбунтовавшимися хамами", -расстрелом,виселицейишомполами.Такая
тактика приводила к тому, что сопротивляющиеся решали -лучшеумеретьв
бою, чем на виселицах. "Корнилов всех собралсяпогубить!"-кричалипо
городу. Женщины, девушки, дети, старый и малый бежали под пулями в окопы с
кувшинами молока, с варениками и пирогами: "Кушайте,матросики,кушайте,
солдатики, товарищиродные,постойтезанас.
.."Ипродолжалиносить
защитникам пищу и жестянки с патронами, хотя повсюду, особенноквечеру,
скакали верхоконные, крича: "Долой с улиц! По домам! Туши огни!.."
Так первый день принес преимуществокрасным.Белыевэтотжедень
потеряли троих лучшихкомандиров,околотысячиофицеровирядовыхи
расстреляли, без ощутимой цели, свыше трети огневого снаряжения.
А из Новороссийска,прорываясьсквозьогневыезавесы,прибывалии
прибывали растрепанные поезда с матросами, снарядами и пушками.Бойцыиз
вагонов бежали прямо в окопы. Из-за скученности и отсутствиякомандования
потери были огромны.
Корнилов, не выходя из угловой комнаты на ферме, сидел надкартой.Он
уже понимал, что иного выхода нет - или взять город, или умереть всем. Его
мыслиподошликчертесамоубийства...Армия,которойонединолично
командовал, таяла, как брошенныевпечьоловянныесолдатики.Ноэтот
бесстрашный и неумный человек был упрям, как буйвол.
На церковной паперти встаницеЕлизаветинскойнасолнцепекесидели
десятка два раненыхофицеров.Свостока,тоусиливаясь,тозападая,
доносился орудийный гром. А здесь, вбезоблачноенебонадколокольней,
пробитой снарядом, то и дело взлетали голуби. Площадь перед церковьюбыла
пуста. Хаты с выбитыми окнами - покинуты. У плетня, где на сиренилопнули
почки, лежал лицом вниз полузакрытый труп, покрытый мухами.
На паперти говорили вполголоса:
- Была у меня невеста, красивая, чуднаядевушка,такипомнюеев
розовом платье с оборками. Где она теперь - не знаю.
- Да, любовь... Как-то даже дико... А тянет, тянет кпрежнейжизни...
Чистые женщины, ты великолепно одет, спокойно сидишьвресторане...Ах,
хорошо, господа...
- А пованивает этот большевичек. Засыпать бы его...
- Мухи сожрут.
- Тише... Постойте, господа... Опять ураганный огонь...
- Поверьте мне, это - конец... Наши уже в городе.
Молчание. Все повернулись, глядятнавосток,гдесеро-желтойтучей
висят дым и пыль над Екатеринодаром. Ковыляя, подходит рыжий,худой,как
скелет, офицер, садится, говорит:
- Валька сейчас умер... Как кричал: "Мама, мама, слышишь ты меня?.."
Сверху с паперти проговорил резкий голос:
- Любовь! Барышни с оборками... Еррррунда. Обозныеразговоры.Уменя
жена покрасивее твоей невесты с оборками... и ту послал к... (Злофыркнул
носом.) Да и врешь ты все, никакой утебяневестынебыло...Наганв
кармане да шашка - вот тебе вся семья и прочее...
Рощин,ходившийсвинтовкойвкараулеуцеркви,остановилсяи
внимательно взглянул наговорившего,-унегобыломальчишеское,со
вздернутым носом, светловолосое лицо, две резкие морщины у ртаистарые,
тяжелые, мутно-голубого цвета глаза непроспавшегося убийцы.Рощиноперся
на винтовку (всеещеболеланога),инепрошеныемыслиовладелиим.