По нейбыстро
приближалисьфонтанчикипыли.Этобольшевикимелипулеметамипо
наступающим. Он остановился, попятился, захватило дыхание,оглянулся.Те
из наступающих, кто перескочил черезизгородь,-ложились.Рощинлег,
прижался щекой к колючей земле. С усилием заставилсебяподнятьголову.
Цепь лежала. Впереди на поле, шагах впятидесятитянулсябугорканавы.
Рощин вскочил и, низко нагибаясь, перебежал этипятьдесятшагов.Сердце
неистово колотилось. Он упал в канаву, в липкую Грязь. Занимпоодиночке
побежала вся цепь. Один, другой, недобежав,ткнулись.Лежавканаве,
тяжело дышали. Над головами по гребню мело пулями.
Но вот впереди что-топеременилось,откуда-тозасвисталиснарядыв
сторону казарм. Огонь пулеметов ослаб.
Цепь с усилием поднялась и двинулась вперед. Рощин виделсвоюдлинную
красновато-черную тень, скользящую по неровному полю.Онакривилась,то
укорачивалась, то убегала бог знает куда. Подумал: "Как странно, - все еще
жив и даже - тень от меня".
Снова усилился огонь со стороны казарм, но поредевшая цепь ужезалегла
в ста шагах от них в глубокой водомоине.Тампосеромуглинистомудну
расхаживал Марков со страшными глазами.
- Господа, господа, - повторял он, - небольшаяпередышка...покурите,
черт возьми... И - последний удар... Чепуха, всего сто шагов...
Рядом с Рощиным низенькийлысыйофицер,глядянапылящийотпуль
верхний край оврага, повторял негромко одно и то же матерное ругательство.
Несколько человек лежало, закрыв лицо руками. Один, присевидержасьза
лоб, рвал кровью. Многие, как гиены в клетках, ходили взад и вперед по дну
оврага. Раздалась команда: "Вперед, вперед!" Никто какбудтонеуслыхал
ее. Рощин судорожным движением затянул ременный кушак, ухватился закуст,
полез наверх. Сорвался, скрипнул зубами, полезопять.Инаверхуоврага
увидел присевшего на корточках Маркова. Он кричал:
- В атаку! Вперед!
Рощин увидел в нескольких шагахвпередимелькающиедырявыеподметки
Маркова. Несколько человекобогналоего.Кирпичнаястенаказармбыла
залита заходящим солнцем. Пылали в окнах осколки стекол. Какие-тофигурки
убегали от казарм по полю к далеким домикам с палисадниками...
Кучка штатских и солдат стояла около сломанной гимнастикинапесчаном
дворе артиллерийских казарм. Лица были бледны,обтянуты,сосредоточенны,
глаза впущены, руки висели безжизненно.
Перед ними стояла кучка поменьше, - офицеров, - опираясьнавинтовки.
Они с тяжелой ненавистью глядели на пленных. Те и другие молчали,ожидая.
Но вот на дворе показался быстро, вприскочку, идущий ротмистрфонМекке,
тот самый, - Рощин узнал его, - с глазами непроспавшегося убийцы.
- Всех, - крикнул весело, - приказано - всех... Господа, десять человек
- выходите...
Прежде чем десять офицеров, щелкая затворами, выступили вперед, - среди
пленных произошло движение. Один грудастый и рослый, потащил черезголову
суконную рубашку. Другой - штатский,чахоточныйибеззубый,спрямыми
черными усами, закричал рыдающе:
- Пейте, паразиты, рабочую кровь!
Двое крепко обнялись.
Другой - штатский,чахоточныйибеззубый,спрямыми
черными усами, закричал рыдающе:
- Пейте, паразиты, рабочую кровь!
Двое крепко обнялись. Чей-то хриплый голос нескладно затянул"Вставай,
проклятьем..." Десять офицеров вжались плечамивложавинтовок.Вэто
время Рощин почувствовал пристальный взгляд. Поднял голову. (Онсиделна
ящике,переобувался.)Нанегогляделиглаза(лицанеувидал)с
предсмертным укором,свысокойважностью..."Знакомые,родные,серые
глаза, боже мой!"
- Пли!
Не враз, торопливо удариливыстрелы.Раздалисьстоны,крики,Рощин
низко нагнулся, обматывая грязной портянкой ногу, царапнутую пулей.
Второй день, как и первый, не принес победыдобровольцам.Правда,на
правомфлангебылизанятыартиллерийскиеказармы,новцентрене
продвинулись ни на шаг, и дравшийся там корниловский полкпотерялубитым
командира, подполковника Неженцева, любимцаКорнилова.Налевомфланге
конница Эрдели отступала. Красные проявляли небывалое до сих пор упорство,
хотя в Екатеринодаре в каждом почти доме лежали раненые.Многоженщини
детей было убито вблизи окопов инаулицах.БудьнаместеАвтономова
боевое,умелоекомандованиеобщимнаступлениемкрасныхвойск,-
Добровольческая армия, растрепанная, с перемешавшимися частями,неминуемо
была бы опрокинута и уничтожена.
На третий день кое-как и кое-кем пополненные полкидобровольцевснова
были брошены в атаку и снова отхлынули к исходным линиям.Многие,бросив
винтовки, пошли в тыл, в обоз. Генералы палидухом.Напозицииприехал
Алексеев, покачал седой головой, уехал. Но никто не смел пойтиисказать
главнокомандующему,чтоиграужепроигранаичто,-есличудом
каким-нибудь и ворваться в Екатеринодар, - все равнотеперьнеудержать
города.
Корнилов, послетогокакпоцеловалвмертвыйлоблюбимцасвоего
Неженцева, привезенного на телеге на фермуподегоокно,-большене
раскрывал рта и ни с кем не говорил.Толькораз,когдаусамогодома
разорвалась шрапнель и одна из пуль сквозьокновпиласьвпотолок,он
мрачно указал на эту пулю сухим пальцем исказалдлячего-тоадъютанту
Хаджиеву:
- Сохраните ее, хан.
В ночьначетвертыесуткиповсемполевымтелефонампоследовало
распоряжение главнокомандующего: "Продолжать штурм".
Но на четвертый день всем стало ясно, что темпатакисильноослабел.
Генерал Кутепов, сменивший убитого Неженцева, не мог поднять корниловского
(лучшего в армии) полка, лежавшего в огородах. Части дрались вяло. Конница
Эрдели продолжала отступать. Марков, сорвавший от крикаируганиголос,
засыпал на ходу, его офицеры не могли высунуть нос дальше казармы.
В середине дня в комнате Корнилова собрался военный совет изгенералов
Алексеева, Романовского,Маркова,Богаевского,ФилимоноваиДеникина.