Очень хотелосьесть,особеннохотелось
чаю. Но он чувствовал: Даша ничего не приготовила.
Отогнув воротник пальто, Иван Ильич сел вкреслоудивана,лицомк
окошку. Там, в снежной тьме,бродилкакой-тонеясныйсвет.Нетоиз
Кронштадта, не то ближе откуда-то, - щупали прожектором небо.
"Хорошо бы печурку затопить,-подумалИванИльич.-Какбытак
спросить осторожно, где у Даши спички?"
Но он не решался. Знать бы точно, что она - плачет, дремлет? Слишком уж
было тихо. Во всем многоэтажном доме -пустыннаятишина.Толькогде-то
слабо, редко похлопывали выстрелы. Внезапно шесть лампочек в люстре слегка
накалились, красноватыйсветслабоозарилкомнату.Дашаоказаласьу
письменного стола, - сидела, накинув шубку поверхещечего-то,отставив
одну ногу в валенке. Голова ее лежала на столе, щекой на промокашке.Лицо
худое, измученное, глаз открыт, - даже глаз не закрыла,сиделанеудобно,
неестественно, кое-как...
- Дашенька, нельзя же так все-таки, -глуховатосказалТелегин.Ему
совершенно нестерпимо стало жаль ее. Он пошел к столу. Но красныеволоски
в лампочках затрепетали и погасли. Только и было светачтонанесколько
секунд.
Он остановился за спиной Даши, нагнулся,сдерживаядыхание.Чегобы
проще, - ну хоть погладить ее молча. Но она, как труп, ничемнеответила
на его приближение.
- Даша, не мучь же так себя...
Месяц тому назад Даша родила. Ребенок ее, мальчик, умер на третий день.
Роды были раньше срока, - случилось после страшного потрясения. Всумерки
на Марсовом поле на Дашунаскочилидвое,вышечеловеческогороста,в
развевающихся саванах. Должно быть,этобылитесамые"попрыгунчики",
которые, привязав к ногамособыепружины,пугаливтефантастические
времена весь Петроград. Они заскрежетали, засвистали на Дашу.Онаупала.
Они сорвали с нее пальто и запрыгали через Лебяжий мост.Некотороевремя
Даша лежала на земле. Хлестал дождь порывами, дикошумелиголыелипыв
Летнем саду. ЗаФонтанкойпротяжнокто-токричал:"Спасите!"Ребенок
ударял ножкой в животе Даши, просился в этот мир.
Он требовал, иДашаподнялась,пошлачерезТроицкиймост.Ветром
прижимало ее к чугунным перилам, мокроеплатьелипломеждуногами.Ни
огня, ни прохожего. Внизу - взволнованная черная Нева. Перейдя мост,Даша
почувствовалапервуюболь.Поняла,чтонедойдет,хотелосьтолько
добраться до дерева, прислониться за ветром. Здесь, на улице Красных Зорь,
ееостановилпатруль.Солдат,придерживаявинтовку,нагнулсякее
помертвевшему лицу:
- Раздели. Ах, сволочи! Да, смотри, брюхатая.
Он и довел Дашу до дому, втащил напятыйэтаж.Грохнувприкладомв
дверь, закричал на высунувшегося Телегина:
- Разве это дело - по ночам дамочку однупускать,наулицеедване
родила... Черти, буржуи бестолковые.
..
Роды начались в ту же ночь. В квартире появиласьговорливаяакушерка.
Муки окончились через сутки. Мальчик был без дыхания-наглоталсяводы.
Его хлопали, растирали, дули в рот. Он сморщился и заплакал.Акушеркане
унывала, хотя уребенканачалсякашель.Онвсеплакалжалобно,как
котенок, не брал груди. Потом перестал плакать и только кряхтел. Анаутро
третьего дня Дашапотянуласькколыбелииотдернуларуку-ощупала
холодное тельце. Схватила его, развернула, - на высоком черепе его светлые
и редкие волосы стояли дыбом.
Даша дико закричала. Кинулась с постели к окну: разбить, выкинуться, не
жить... "Предала, предала... Не могу, не могу!" - повторялаона.Телегин
едва ее удержал, уложил. Унес трупик. Даша сказала мужу:
- Покуда спала, к нему пришла смерть. Пойми же - у него волосикистали
дыбом... Один мучился... Я спала...
Никакими уговорами нельзя было отогнать от нее видения одинокойборьбы
мальчика со смертью.
- Хорошо, Иван, я больше не буду, - отвечалаонаТелегину,чтобыне
слышать мужнина рассудительного голоса, не видеть его здорового, румяного,
несмотря на все лишения, "жизнерадостного" лица.
Телегинского здоровья с излишком хватало на то,чтобысрассветадо
поздней ночи летатьврваныхкалошахпогородувпоискахподсобной
работишки, продовольствия, дровишек и прочего. По нескольку раз на днюон
забегал домой, был необычайно хлопотлив и внимателен.
Но именно эти нежные заботы Даше меньше всего и были нужны сейчас.Чем
большеИванИльичпроявлялжизненнойдеятельности,тембезнадежнее
отдалялась от него Даша. Весь день сидела одна в холодной комнате. Хорошо,
если находила дремота, - подремлет, проведет рукой по глазам, и какбудто
ничего. Пойдет на кухню, вспоминая, что Иван Ильич просил что-тосделать.
Но самая пустячная работа валилась из рук. А ноябрьскийдождикстучалв
окна. Шумел ветер над Петербургом. В этом холоденакладбищеувзморья
лежало мертвое тельце сына, не умевшего даже пожаловаться...
Иван Ильич понимал, что онабольнадушевно.Погасшегоэлектричества
было достаточно, чтобыонаприткнуласьгде-нибудьвуглу,вкресле,
закрыла голову шалью и затихла в смертельной тоске. А надо было жить, надо
жить... Он писал о Даше вМоскву,еесестреЕкатеринеДмитриевне,но
письма недоходили.Катянеотвечала,илиснейприключилосьтоже
что-нибудь недоброе. Трудные были времена.
Топчась за Дашиной спиной, ИванИльичслучайнонаступилнакоробку
спичек. Сейчас же все понял: когда погасло электричество, Даша бороласьс
темнотой, с тоской, зажигая временами спички. "Ай-ай-ай, - подумалон,-
бедняжка, ведь одна целый день".
Он осторожно поднял коробку, - в ней оставалось ещенесколькоспичек.
Тогда он принес из кухни заготовленные еще с утрадровишки,-этобыли
тщательно распиленные частистарогогардероба.Вкабинете,присевна
корточки, стал разжигать небольшую печку, обложенную кирпичом, сжелезной
трубой - коленом через всю комнату.