Приятнозапахлодымкомзагоревшейся
лучины. Завылветероквпрорезяхпечнойдверки.Кругзыбкогосвета
появился в потолке.
Эти самодельные печкиполучиливпоследствииширокораспространенное
название "буржуек" или "пчелок". Они честно послужили человечеству вовсе
время военного коммунизма. Простые - железные, на четырех ножках, содной
конфоркой, или хитроумные, с духовым шкафом, где можно было испечь лепешки
из кофейнойгущиидажепирогсвоблой,илироскошные,обложенные
изразцами, содранными с камина, - ониигрели,иварили,ипекли,и
напевали вековечную песню огня под вой метели.
К их горячим уголькам люди собирались, как в старыевременакочагу,
грели иззябшие руки, поджидая, когдазапляшеткрышканачайнике.Вели
беседы, к сожалению никемнезаписанные.Придвинувпоближеизодранное
кресло,профессора,обросшиебородами,вваленкахипледах,писали
удивительные книги. Прозрачные от голода поэты сочиняли стихиолюбвии
революции. Кружком сидящие заговорщики, сдвинув головы, шепотом передавали
вести, одна страннее другой, фантастичнее. И много великолепныхстаринных
обстановок вылетело через железные трубы дымом в эти годы.
Иван Ильич очень уважал свою печку, смазывал щели ее глиной, подвешивал
под трубы жестянки, чтобы деготь не капал на пол. Когда вскипел чайник, он
вытащил из кармана пакет и насыпал сахару в стакан,послаще.Издругого
кармана вытащил лимон, чудом попавшийемуврукисегодня(выменялза
варежки у инвалиданаНевском),приготовилсладкийчайслимономи
поставил перед Дашей.
- Дашенька, тут с лимончиком... А сейчас я спроворю моргалку.
Так называлось приспособление из железной баночки, гдевподсолнечном
масле плавал фитилек.ИванИльичпринесморгалку,икомнатакое-как
осветилась.
Даша уже по-человечески сидела в кресле,кушалачай.Телегин,очень
довольный, сел поблизости.
- А знаешь, когоявстретил?ВасилияРублева.Помнишь,уменяв
мастерской работали отец и сын Рублевы? Страшные мои приятели.Отец-с
хитрейшим глазком, - одна нога в деревне, другая на заводе.Замечательный
тип! А Василий тогда уже был большевиком, -умница,злой,какчерт.В
феврале первый вывел наш завод на улицу.Лазилпочердакам,разыскивал
городовых: говорят, самзапоролихчутьлинеполдюжины...Апосле
Октябрьского переворота стал шишкой. Так вот, мы с ним и поговорили...Ты
слушаешь меня, Даша?
- Слушаю, - сказала она.Поставилапустойстакан,подперласьхудым
кулачком, глядела наплавающийогонекморгалки.Серыеглазаеебыли
равнодушны ковсемунасвете.Лицовытянутое,нежнаякожаказалась
прозрачной,носик,такойпрежденезависимый,дажелегкомысленный,
обострился.
-Иван,-сказалаона(должнобыть,длятого,чтобывысказать
признательность за чай с лимоном), - я искаласпички,нашлазакнигами
коробку с папиросами.
-Иван,-сказалаона(должнобыть,длятого,чтобывысказать
признательность за чай с лимоном), - я искаласпички,нашлазакнигами
коробку с папиросами. Если тебе нужно...
- Папиросы! Ведь это еще старые, Дашенька, мои любимые!-ИванИльич
преувеличенно обрадовался, хотя коробку с папиросами сам спрятал закниги
про черный день. Он закурил, искоса поглядывая на Дашиннеживойпрофиль.
"Увезти ее нужно подальше отсюда, к солнцу".
- Ну-с, так вот, поговорили с Василием Рублевым, и он мне здорово помог
Даша... Я не верю, чтобы эти большевики так вдруг и исчезли. Тут кореньв
Рублеве, понимаешь?.. Действительно, их никто не выбирал. И власть-то их -
на волоске,-тольковПитере,вМоскведакое-гдепогубернским
городам... Но тут весь секрет вкачествевласти...Этавластьсвязана
кровяной жилойстакими,какВасилийРублев...Ихнемногонанашу
страну... Но у них вера. Если его львами и тиграми травить или живым жечь,
он и тут с восторгом запоет "Интернационал"...
Даша продолжала молчать. Он помешал в печке. Сидянакорточкахперед
дверцей, сказал:
- Понимаешь, к чему говорю?.. Нужнокуда-нибудькачнуться.Сидетьи
ждать, покуда все образуется, как-то, знаешь, неудобно... Сидеть у дороги,
просить милостыню - стыдно. Я здоровый человек. Я не саботажник... У меня,
по совести говоря, руки чешутся.
Даша вздохнула. Веки ее сжались, из-подресницпоползласлеза.Иван
Ильич засопел:
- Разумеется, прежде всего нужно решить вопросотебе,Даша...Тебе
нужно найти силы, встряхнуться... Ведь так, как ты живешь, это угасание.
Он не удержался, - с раздражением подчеркнул это слово: угасание. Тогда
Даша проговорила жалобным детским голосом:
- Разве я виновата, что не умерла тогда! А теперь мешаю вам жить...Вы
лимон приносите... Я же не прошу...
"Вот, поди, разговаривай!" ИванИльичпоходилпокомнате,постучал
ногтями в запотевшее стекло. Крутился снег, пела вьюга, мчался лютый ветер
с такою силой,будтоопережаясамовремя,летелвгрядущиевремена
оповещать о необычайных событиях. "За границу ее отправить? -думалИван
Ильич. - В Самару, к отцу? Каквсеэтосложно...Нотакжитьнельзя
дольше..."
Дашина сестра, ЕкатеринаДмитриевна,увезламужа,ВадимаПетровича
Рощина, в Самару к отцу, где можно было спокойно переждатьдовесны,не
дрожа за каждый кусок хлеба. К весне, разумеется, большевикидолжныбыли
кончиться. Доктор Дмитрий Степанович Булавин намечал даже точныедаты,а
именно: между концом морозов и началом весенней распутицы немцыразвернут
наступление по всему фронту, гдемитинговалиостаткирусскихармий,а
солдатские комитетысредихаоса,предательстваидезертирстватщетно
пытались найти новые формы революционной дисциплины.
Дмитрий Степанович постарел за этигоды,жилневажноиещебольше
разговаривал о политике.