Ончрезвычайнообрадовалсяприездудочерии
сейчас же взял в политическую обработку Рощина. По целым часам сиделиони
в столовой за самоваром (двухведерной измятой машиной, пропустившейчерез
нутро свое целое озеро кипятку и от старости наловчившейся, - чутьтолько
брось в нее уголек,-подолгупетьпровинциальныесамоварныепесни).
Дмитрий Степанович, одетый крайне неряшливо, обрюзгшийипотучневший,с
седыми нечесаными кудрями, курил вонючие папироски,кашлял,багровея,и
говорил, говорил...
-Странишканашапровалиласькчертовойматери...Войнумы
проиграли-с... Не в гнев вам сказано, господин подполковник. Надобылов
пятнадцатом году заключать мир-с... И идти к немцам в кабалу ивыучку.И
тогда бы они нас кое-чему научили, тогда бы мы еще могли статьлюдьми.А
теперь конечно-с... Медицина, как говорится,всемслучаебессильна...
Оставьте, пожалуйста!.. Чем мы будемобороняться,-вилами-тройчатками?
Этим же летом немцы займут всю южную и среднююполосуРоссии,японцы-
Сибирь, мужепесов наших со знаменитымитройчаткамизагонятвтундрык
Полярному кругу, и начнется порядок, и культура, и уважительноеотношение
к личности... И будет у нас Русланд... чему я весьма доволен-с...
Дмитрий Степанович был старым либераломитеперьсгорькойиронией
издевался над прошлым "святым". Даже навсемдомееголежалотпечаток
этого самооплевывания. Комнаты с пыльными окнами неприбирались,портрет
Менделеева в кабинете густо затянуло паутиной, растения в кадкахвысохли,
книги, ковры, картины так и лежали в ящиках под диванами с тех пор, какв
последний раз, летом четырнадцатого года, здесь была Даша.
Когда в Самаре власть перешла к совдепу и большинство врачей отказалось
работатьс"собачьимиирачьимидепутатами",-ДмитриюСтепановичу
предложили пост заведующего всеми городскими больницами. Таккакпоего
расчетам выходило, что все равно к весне в Самаре будут немцы,онпринял
назначение. С медикаментами обстояло плохо, и Дмитрий Степанович пользовал
одними клистирами. "Все дело в кишке, - говорил он ассистентам,глядяна
них с ироническим превосходством через треснувшее пенсне. - За время войны
населениенечистиложелудка.Покопайтесьвпервопричинахнашей
благословеннойанархии-иупретесьвзасоренныйжелудок.Так-то,
господа... Безусловный и поголовный клистир..."
На Рощина разговоры за чайным столом производили тягостное впечатление.
Он еще не оправился от контузии, полученнойпервогоноябрявМосквев
уличном бою.Тогдаонкомандовалротойюнкеров,защищаяподступык
Никитским воротам. Со стороны Страстнойплощадинаседалсбольшевиками
Саблин. Рощин знал его по Москве еще гимназистиком, ангельскихорошеньким
мальчиком с голубыми глазами и застенчивым румянцем. Было дико сопоставить
юношуизинтеллигентнойстаромосковскойсемьииэтогоостервенелого
большевика или левого эсера, - черт их там разберет, - в длинной шинели, с
винтовкой,перебегающегозалипамитогосамого,воспетогоПушкиным,
Тверского бульвара, где совсем еще так недавно добропорядочный гимназистик
прогуливался с грамматикой под мышкой.
"ПредатьРоссию,армию,открыть
дорогу немцам, выпустить на волю дикого зверя, - вот, значит,зачтовы
деретесь, господин Саблин!..Нижнимчинам,этойсопатойсволочи,еще
простить можно, но вам..." Рощин сам лег за пулеметом (в окопчике, на углу
Малой Никитской, у молочной лавки Чичкина), и когда опять выскочилаиз-за
дерева тонкая фигура в длинной шинели, полилеесвинцом.Саблинуронил
винтовку и сел, схватившись за ляжку около паха. Почти в тужеминутус
Рощина сорвало осколком фуражку. Он выбыл из строя.
В седьмую ночь боя на Москву опустилсягустойжелтыйтуман.Затихло
бульканьевыстрелов.Ещедралиськое-гдеотдельныенесвязныекучки
юнкеров, студентов, чиновников. Но Комитет общественнойбезопасности,во
главе с земским докторомРудневым,пересталсуществовать.Москвабыла
занята войсками ревкома. На другой же день наулицахможнобыловидеть
молодых людей в штатском, в руке-узелок,вглазах-недоброе.Они
пробирались к вокзалам - Курскому и Брянскому... И хотянаногахуних
были военные обмотки или кавалерийские сапоги, - никто их не задерживал.
Если бы не контузия, ушелбыиРощин.Ноунегослучилсялегкий
паралич, затем слепота (временная); затем какая-то чертовщинассердцем.
Онвсеждал-вот-вотподойдутвойскаизставкииначнутбить
шестидюймовыми сВоробьевыхгорпоКремлю.Нореволюциятолькоеще
начинала углубляться в народные толщи. Катя уговорила мужа уехать,забыть
на время о большевиках, о немцах. А там будет видно.
Вадим Петрович подчинился. Сидел вСамаре,невыходяиздокторской
квартиры. Ел,спал.Но-забыть!Разворачиваякаждоеутро"Вестник
Самарского совета", печатающийся на оберточной бумаге, стискивалчелюсти.
Каждая строчка полосовала, как хлыст.
"...ВсероссийскийсъездСоветовкрестьянскихдепутатовпризывает
крестьян, рабочих и солдатГерманиииАвстро-Венгриидатьбеспощадный
отпоримпериалистическимтребованиямсвоихправительств...Призывает
солдат, крестьянирабочихФранции,АнглиииИталиизаставитьсвои
кровавые правительства немедленно заключитьчестныйдемократическиймир
всех народов... Долой империалистическую войну!Даздравствуетбратство
трудящихся всех стран!"
- Забыть! Катя,Катя!Тутнужнозабытьсебя.Забытьтысячелетнее
прошлое. Былое величие... Еще века не прошло, когда Россия диктоваласвою
волю Европе... Что же, - и всеэтосмиренноположитькногамнемцев?
Диктатурапролетариата!..Слова-токакие!Глупость!Ох,глупость
российская... А мужичок? Ох, мужичок! Заплатит он горько за свои дела...
- Нет, Дмитрий Степанович, - отвечал Рощин напространныерассуждения
доктора за чайным столом, - вРоссииещенайдутсясилы.