Атыне всегда Гольдмунд. Мне же хочется,чтобытыцеликом и
полностью стал Гольдмундом.Ты-неученый, ты- немонах, ученымили
монахом можно сделаться и при незначительной натуре. Ты думаешь, что слишком
мало учен, недостаточно силен в логике или не очень набожен для меня. О нет,
но ты слишком мало являешься самим собой, по- моему".
Хотяпосле этого разговора Гольдмунд, озадаченный и даже уязвленный, и
замкнулся всебе, уже через несколько дней онсам почувствовал потребность
продолжить его. На этот раз Нарциссу удалось так представить ему различия их
натур, что он принял их более благосклонно.
Нарцисс говорил мягко, чувствуя, чтосегодня Гольдмунд более открыто и
охотно принималего слова, чтоу негоесть власть над ним.Соблазнившись
успехом, он сказал больше, чем намеревался, увлеченный собственными словами.
"Видишь ли,- сказал он,- я только в одном превосхожу тебя: я бодрствую,
тогда как ты бодрствуешь наполовину, а иногда и совсем спишь. Бодрствующим я
называютого,ктопонимаетиосознаетсебя,своисамыеглубокие
внерассудочныесилы,влечения и слабости и умеет с ними считаться. То, что
тыэтому учишься,является длятебясмысломвстречисо мной.Утебя,
Гольдмунд,дух и природа, сознание и грезыочень далеки другот друга. Ты
забыл свое детство, из глубины твоей души оно пробивается к тебе.Оно будет
заставлять тебя страдать так долго, пока ты не услышишь его. Ну да хватит об
этом! В бодрствовании, как я сказал, я сильнее тебя, здесь я превосхожу тебя
и могу поэтому быть тебе полезен. Во всем остальном, милый, тыпревосходишь
меня - во всяком случае, ты будешь таким, когда найдешь сам себя".
Гольдмунд судивлениемслушал, но при словах"ты забыл свое детство"
вздрогнул как пораженныйстрелой, хотя Нарцисс не заметил этого, так как по
своемуобыкновению говорил с закрытыми глазами илисмотря перед собой, как
будтотаклучшеподбиралслова.ОнневиделкаклицоГольдмунда
передернулось и начало бледнеть.
- Превосхожу... я тебя!- заикаясь произнес Гольдмунд, только чтобы хоть
что-то сказать, но весь как бы оцепенел.
-Конечно,- продолжал Нарцисс,-натуры, подобные твоей, с сильнымии
нежнымичувствами, одухотворенные мечтатели, поэты, любящие - почтивсегда
превосходят нас других, нас, людейдуха. Ваше происхождение материнское. Вы
живетев полноте, вам дана сила любви ипереживания.Мы, люди духа,хотя
частокак будтои руководим и управляем вами, не живем в полноте, мы живем
сухо. Вам принадлежит богатствожизни,сок плодов,сад любви,прекрасная
страна искусства.Вашародина- земля,наша -идея.Вашаопасность-
потонуть в чувственном мире, наша - задохнуться в безвоздушном пространстве.
Ты -художник,я- мыслитель. Тыспишьна груди матери, я бодрствую в
пустыне. Мне светит солнце, тебе - луна и звезды, твои мечты о девушках, мои
- о мальчиках...
Сшироко открытымиглазамислушал Гольдмунд,какговорилНарцисс,
упоенный собственнойречью.
..
Сшироко открытымиглазамислушал Гольдмунд,какговорилНарцисс,
упоенный собственнойречью. Некоторые егослова вонзалисьв негоподобно
мечам; при последних словах он побледнел и закрыл глаза, и когда Нарцисс это
заметил ииспуганнозамолчал,тот,совершеннобледный,угасшим голосом
проговорил: "Однажды случилось, что я показал тебе свою слабостьи плакал -
ты помнишь.Этого больше никогда не случится, я никогда себе этого не прощу
- но и тебетоже! А теперь быстро уходи и оставь меня одного, ты сказал мне
ужасные слова".
Нарциссбылочень смущен. Слова увлекли его, у него было чувство, что
онговорил лучше,чем когда-либо. Теперьон взамешательстве видел,что
какие-то его слова глубоко потрясли друга, в чем-то задели его за живое. Ему
было трудно оставитьдругаодного в этот момент, он помедлилсекунду,но
нахмуренный лоб Гольдмундазаставил его поспешить, и в смятении онпобежал
прочь, чтобы оставить друга одного, в чем тот нуждался.
На этот раз перенапряжение в душе Гольдмунда разрешилось неслезами. С
чувствомглубокой и неизлечимой раны, как будто другнеожиданно всадил ему
нож прямо в грудь, стоял он, тяжело дыша, со смертельно сжавшимся сердцем, с
бледным,каквоск,лицом,сонемевшимируками. Это было тоже ужасное
состояние,как тогда, только в несколько раз сильнее, опять что-тодавящее
внутри, чувство, что он должен посмотреть в глаза чему-то страшному, чему-то
просто невыносимому.Нона этот разоблегчающиеслезынемоглипомочь
вынести ужас. Святая Мадонна, что же это такое? Что же произошло? Его убили?
Он убил? Что же такого страшного было сказано?
Струдомпереводя дыхание, онкак отравленный разрывалсяот желания
освободиться отчего-тосмертельного,чтозастрялоглубоковнутри его.
Двигаясь подобно плывущему, он бросился вон из комнаты, бессознательно бежал
всамыетихие,самыебезлюдныеместамонастыря,черезпереходы,по
лестницам, на волю, на воздух.Он попал в самое укромное убежище монастыря,
обходную галерею,над зелеными клумбами сияло ясное солнечноенебо, сквозь
прохладный воздух каменного подвала слегка пробивался сладкий аромат роз.
Сам того неподозревая,Нарцисс сделал вэтот часто,что страстно
желал сделать уже давно: он назвал по имени демона, которымбыл одержим его
друг,онегоопределил.Какое-то из его словкоснулось тайнывсердце
Гольдмунда,ионовоссталовнеистовойболи. Долгобродил Нарцисспо
монастырю в поисках друга, но так и не нашел его.
Гольдмундстоялпод однойиз круглых тяжелых арок,которые велииз
переходоввсадик,с каждой из колоннна него уставились потриголовы
животных, каменныеголовысобакили волков. Страшно ныла в нем рана,без
выхода к свету,без выходак разуму. Смертельный страх перехватилГорло и
живот. Машинально подняв взор, он увидел над собой одну из капителей колонны
с тремя головами животных, и ему тотчас пришло в голову,что эти тридикие
головы сидели, глазели, лаяли у него внутри.