Это был Нарцисс.Нарцисс?Ив
один момент, внезапным толчком все сно ва вернулось: он вспомнил, он знал. О
мать, мать! Горы ненужного, моря забвения были устранены, исчезли, огромными
светло-голубымиглазамиутраченнаясновасмотрелананего,несказанно
любимая. Патер Ансельм, задремавший в кресле рядом с кроватью, проснулся. Он
услышал,чтобольнойзашевелился,услышалегодыхание.Оносторожно
поднялся.
- Есть здесь кто-нибудь?- спросил Гольдмунд. - Это я, небеспокойся. Я
зажгусвет.Он зажег лампу, свет упал на его морщинистое, доброжелательное
лицо.
- Разве я болен?- спросил юноша.
- Тыбылбез сознания, сынок. Дай-ка руку, послушаем-ка пульс. Как ты
себя чувствуешь?
-Хорошо. СпасибоВам, патер Ансельм, Выоченьдобры. Ясовершенно
здоров, только устал.
-Конечно, устал.Скороопять уснешь. Выпей сначала глотокгорячего
вина, оно уже готово! Давай осушим с тобой по бокалу, мой мальчик, за добрую
дружбу.
Он уже заботливо приготовил кувшинчик глинтвейнаи поставил в сосудс
горячей водой.
- Вот мыобаи поспалинемного, - засмеялся врач.-Хорош санитар,
скажешь ты, не мог пободрствовать. Ну что ж, ведь и мы люди. Сейчас выпьем с
тобой немного этого волшебного напитка, малыш, нет ничего приятнее такой вот
маленькой тайной ночной попойки. Твое здоровье!
Гольдмунд засмеялся, чокнулся иотпил. Теплоевинобылоприправлено
корицей и гвоздикой и подслащено сахаром,такого он еще никогда не пил. Ему
пришло в голову, что онуже былоднажды болен, тогда Нарцисс принялв нем
участие. Теперь вот патерАнсельм был так мил с ним. Ему было очень хорошо,
в высшей степени приятно и удивительно лежать здесь присвете лампы и среди
ночи пить сладкое теплое вино со старым патером.
- Живот болит?- спросил старик.
- Нет.
-Я-то подумал, у тебя колики, Гольдмунд. Значит, нет. Покажи-ка язык.
Так, хорошо. Старый Ансельм и здесь обознался. Завтра ты еще полежишь, потом
я приду и осмотрю тебя. Авино тыуже выпил? Правильно, оно должнохорошо
подействовать на тебя.Дай-ка посмотрю, неосталось лиеще.По полбокала
каждомунаберется,еслипо-братскиподелим.Тынаспорядкомнапугал,
Гольдмунд! Лежал там на галерее как труп. У тебя правда живот не болит?
Онипосмеялисьичестно разделилиостаткибольничноговина, патер
продолжал свои шутки, иГольдмунд благодарно и весело смотрел на него опять
прояснившимися глазами. Затем старик ушел спать.
Гольдмунд еще какое-товремя неспал. Медленно поднималисьопятьиз
глубины душиобразы, сновавспыхивалислова друга, и еще раз явиласьего
душе белокурая сияющаяженщина,его мать;как теплый сухой ветер ее образ
проник в него, как облакожизни, тепла, нежности и глубокого напоминания. О
мать! О как же могло случиться, что он забыл ее!
ПЯТАЯ ГЛАВА
До сих порГольдмундкое-чтозналосвоейматери,нотолькоиз
рассказов других; он утратил ее образ, а из тогонемногого,что, казалось,
зналоней,он омногом умалчивал вразговорахсНарциссом.
Мать была
чем-то,о чемнельзя было говорить, еестыдились. Онабылатанцовщицей,
красивой,необузданнойженщинойблагородного,нонедобропорядочногои
языческого происхождения; отец Гольдмунда, так он рассказывал,вывелее из
нуждыи позора, он крестилее и обучилобрядам,женился на нейи сделал
уважаемойженщиной.А она,проживнесколько лет покорнои упорядочение,
опять вспомниласвои прежниезанятия,оскорбляла нравственныечувстваи
совращала мужчин,днямии неделями не бываладома, прослыла колдуньей и в
концеконцов, послетого как муж несколькоразнаходилее ивозвращал,
исчезла навсегда. Ее слава еще некоторое время давала о себе знать, недобрая
слава,сверкнувшаякак хвост кометыизатемугасшая.Еемужмедленно
оправлялсяотбеспокойной жизни, страха, позораи вечныхнеожиданностей,
которыеона ему преподносила;вместо неудачнойжены онвоспитывал теперь
сынишку, очень похожего обликом на мать; муж стал угрюмымханжойивнушал
Гольдмунду,что тот долженотдать своюжизньБогу,чтобы искупить грехи
матери.
Вот примерно то, чтоотецГольдмунда имел обыкновениерассказывать о
своей пропавшей жене, хотя он неохотно делал это, на что намекал настоятелю,
когдапривез Гольдмунда; ивсеэто как страшнаялегенда былоизвестно и
сыну, хотя он научился вытеснять ее истал почти забывать. Но он совершенно
забыли утратилдействительныйобразматери, тотдругой,совсем другой
образ,состоявший не из рассказовотца и слуг и не из темных диких слухов.
Его собственное, действительное, живое воспоминание о матери было забыто им.
И вот этот-то образ, звезда его ранних лет опять взошла. "Непостижимо, как я
могэтозабыть,-сказалон своемудругу.-Никогда в жизния нелюбил
кого-нибудь так,какмать, такбезусловно и пылко,никогда нечтил,не
восхищалсякем-нибудь, она была для меня солнцемилуной. Богзнает, как
получилось,что этот сияющийобразпотемнелвмоейдушеипостепенно
превратился взлую, бледную, безобразную ведьму, которой она стала для отца
и для меня в течение многих лет.
Нарцисснедавно закончил свое послушничество и был пострижен в монахи.
Страннымобразом переменилось егоотношениекГольдмунду. Гольдмундже,
ранееотклонявшийпредостережениядруга,непринимаятяготившееего
наставничество,со временитоговажногодля себя переживания, былполон
изумленноговосхищениямудростью друга. Как много изегословоказалось
пророчествами, как глубоко он проник в него, как точноугадал его жизненную
тайну, его скрытую рану, как умно исцелил его!
Юноша и выглядел исцеленным. Нетолькоот обморока не осталось дурных
последствий; все надуманное,непогодам умное, неестественное в существе
Гольдмундакакбудторастаяло,егоскороспелоерешениестать монахом,
обязательностьпосвятитьсебяслужениюБогутоже.