Гольдмундподалей
руку и слегка погладил ее по руке.
- Хочу пожелать тебе здравия, бабушка, немногоотдохнуть и помочь тебе
развести огонь. Не откажусь, если дашь кусок хлеба, но это не к спеху.
Он увидел у стены грубо сколоченную скамью, сел на нее,в то время как
старуха отрезаламальчику кусок хлеба, тотс напряженнымлюбопытством, но
всеещеготовыйв любоймоментрасплакатьсяиубежать,уставилсяна
незнакомца. Старуха отрезала от каравая еще один ломоть и подала Гольдмунду.
- Спасибо,- сказал он,- да вознаградит тебя за это Господь.
- Живот-то пустой?- спросила женщина.
- Не совсем, в нем изрядно черники.
- Ну так ешь! Откуда идешь-то?
- Из Мариабронна, из монастыря.
- Поп?
- Нет. Ученик. Странствую.
Она смотрела на него полунасмешливо, полубессмысленно, слегка покачивая
головой на худой морщинистой шее. Он начал жевать хлеб, а она отнесла малыша
опять на солнце. Потом вернулась и с любопытством спросила:
- Что нового?
- Немного. Знаешь патера Ансельма?
- Нет. Что с ним?
- Болен.
- Болен? Помирает?
- Не знаю. Ноги больные. Не может ходить.
- Должно, помирает?
- Да не знаю. Может быть.
- Ну пустьпомираетспокойно. Мненадоваритьсуп.Помоги- ка мне
наколоть лучины.
Онадала емуеловое полено,хорошовысушенноеу очага,и нож.Он
наколол лучины, сколько было нужно,и смотрел,как она сунула ее в золу и,
наклонившись,суетливодула, покатанезагорелась. В точном, однойей
известном порядке она сложила еловые и буковыеполенья, ярко вспыхнул огонь
в открытом очаге, она подвинула к пламени большой черный котел, свисавший из
дымохода на закопченной цепи.
По ееприказанию Гольдмундпринес водыиз источника, снявсливкис
молока вмиске, сиделв дымномсумраке, смотряна игрупламении на то
появлявшеесявкрасныхотблесках, тоисчезавшеехудоесморщенноелицо
старухи; он слышал, как рядом за дощатой стеной ворочается уяслейкорова.
Емуочень нравилосьздесь.Липа, источник,пылающийогоньподкотлом,
пофыркивание жующейкоровы и ее. глухие удары в стену, полутемное помещение
со столоми скамьей, возня маленькой седой женщины,-все это было хорошо и
прекрасно,пахло пищейи миром, человеком и теплом,домом. Было еще и две
козы,аот старухи онузнал,что сзади был еще свинарник и что старуха -
бабкакрестьянина и прабабка мальчика. Его звали Куно, он заходил времяот
времени, не говоря ни слова и поглядывая не сколько пугливо, но и не плача.
Пришел крестьянинсженой,онибыли очень удивлены, встретив в доме
чужого.Крестьянин началоглядываться, недоверчиво тащил юношу за рукавк
двери, чтобы при свете дня разглядеть его лицо, но потом засмеялся, похлопал
егопо плечу и пригласилк столу.
Они уселись, икаждый макал свой хлеб в
общуюмиску смолоком,покамолоко не кончилосьи крестьянинневыпил
остатки.
Гольдмунд спросил, нельзя ли ему остаться до завтра и переночеватьпод
егокрышей.Нет,ответилмужчина,дляэтого нет места, нокругом ведь
достаточно сена, там он и найдет место для ночевки.
Крестьянкадержаламалышаприсебе,онанепринималаучастиев
разговоре;нововремяедыеелюбопытные глаза не отрывалисьот юного
незнакомца. Еголоконы ивзгляд сразу произвелина нее впечатление, потом
она с удовольствием разглядывала и его красивую белую шею, благородные белые
рукии ихсвободные красивыедвижения.Статныйиблагородный был этот,
незнакомец и такой молодой! Но что ее больше всего привлекало иво чтоона
прямо влюбилась,так это в его голос, такой таинственно поющий,излучающий
тепло, нежно призывныйголос молодого мужчины, звучавшийкак ласка. Век бы
слушалаэтот голос! После едыу хозяина были ещеделав хлеву; Гольдмунд
вышелиздома,вымылрукиуисточника иприселнанизкийего край,
наслаждаясьпрохладой и слушая журчаниеводы. Он сиделв нерешительности:
здесь ему уже нечего было ждать и все-таки было жаль,что приходитсяопять
уходить. Но+ вот из дома вышла крестьянка с ведром в руке, она поставила его
подструюи наполнила.Вполголоса она сказала:"Еслисегодня вечером ты
будешь еще неподалеку, я принесу тебе поесть.Тамза ячменнымполем лежит
сено, его только завтра уберут. Ты будешь там?"
Он посмотрел на еевеснушчатоелицо,насильные руки,отодвинувшие
ведро, тепло смотрели еесветлые большиеглаза. Он улыбнулся ей икивнул,
онаушла сполнымведромискрыласьвтемнотезадверью.Он сидат,
благодарный и очень довольный, слушая бегущую воду. Немного позже он вошел в
дом, нашел хозяина, подал руку ему и бабушке ипоблагодарил. В хижине пахло
огнем,копотью и молоком. Только что она была кровом идомоми вотопять
чужая. Попрощавшись, он вышел.
За хижинамионнашелчасовнюи рядом сней прекрасную рощу, группу
старых крепких дубовс короткойтравой под ними. Здесь в тенион остался,
прогуливаясьвзадивпередмежтолстыхстволов.Странно, подумалон.
получаетсясженщинамиислюбовью,им действительноненужны слова.
Несколько словпонадобилось женщине, толькочтобы назначитьсвидание, все
остальноебылосказанобезслов. Нокак же? Глазами,да и определенным
звучанием немного охрипшего голоса, и еще чем-то, пожалуй, запахом, нежным
легким излучениемкожи, по которомумужчина и женщина определяютвлечение
друг кдругу. Поразительно, как деликатенэтот тайный язык и как быстро он
его усвоил! Он радовался вечеру,был полон любопытства, какойже будет эта
большаябелокурая женщина,как она будетсмотреть,двигаться, целовать -
конечно, совсем по-другому, чемЛизе, где-то она теперь, Лизе, с ее черными
прямыми волосами, смуглой кожей, короткими вздохами? Побил ее муж? Думает ли
онавообще обо мне?Или нашла новоговозлюбленного, как ясегоднянашел
новую женщину? Как быстро все неслось дальше, сколько всюду счастья на пути,
каквсе прекраснои горячо икакудивительно преходяще!Этот грех,это
прелюбодеяние, еще недавно он скорее дал бы себя убить, чем совершил бы этот
грех.