-Нет,- скачалаона,-нет,этогонельзя.Это мнезапрещено.Ты,
маленький цыган, возможно этогонепоймешь. Я. конечно,поступаю дурно, я
плохая, позорю весь дом. Но где-то в глубине души явсе-такиещегоржусь,
туда не смеетникто входить. Ты не должен этого просить, иначе я никогда не
приду больше к тебе в комнату.
Никогда быон не нарушилее запрета, ее желания,еенамека.Он сам
удивлялся, какуювластьнад нимимела она.Ноонстрадал.Его чувства
оставалисьнеутоленными, и душа частопротивилась зависимости.Иногда ему
стоилотрудаосвободитьсяотэтого.Иногдаонначинал сподчеркнутой
любезностьюухаживатьза маленькой Юлией,темболеечто этобыло еще и
весьма необходимо, нужно было оставаться в добрыхотношениях с такой важной
особойи как-тоееобманывать. Странно всебыло у него с Юлией,которая
казалась то совсем ребен- ком, то всезнающей.Она несомненнобыла красивее
Лидии, онабыла необыкновенной красавицей, и это в сочетании с ее несколько
наставительной детскойнаивностьюоченьпривлекало Гольдмунда;ончасто
бывал просто влюбленвЮлию. Именно по этомусильномувлечению,которое
оказывала на его чувствасестра, онсудивлением узнавалразличиемежду
желанием илюбовью. Сначала он смотрелна обеих сестер одинаково, обе были
желанны,ноЮлия красивее исоблазнительнее,онухаживалза обеими без
различия и постоянно следил за обеими. А теперь Лидия приобрела такую власть
надним!Теперь онтак любил ее,чтоизлюбви отказывалсяотполного
обладанияею.Онузналиполюбилеедушу,еедетскость,нежность и
склонностькпечали казались похожими на его собственные, частоонбывал
глубоко удивлен и восхищентем, насколько ее душа соответствовала еетелу,
она могла что-то делать, говорить, выразить желание или суждение, и ее слова
исостояние души сердить и обижать Юлию; ах,каждыйдень могла раскрыться
тайнаее любви икончитьсяеетревожное счастье, и, может быть, страшным
образом.
Иногда Гольдмунд удивлялся себе, что давно не покончилсо всем этими
не ушел отсюда. Трудно былотак жить,как он теперьжил: любить,нобез
надежды ни на дозволенноеи длительное счастье, ни на легкое удовлетворение
своих любовных желаний, к какому он привык до сих пор; с вечно возбужденными
и неудовлетворенными влечениями, при этом в постоянной опасности.Почему он
оставался здесьи выносил все это, все эти осложнения и запутанные чувства?
Ведьвсе эти пе реживания, чувства и угрызения совести для тех. кто законно
сидитвэтом доме. Разве нетунего права бездомного и непритязательного
уклонитьсяот всех этих нежностейи сложностей и посмеяться над ними?Да,
этоправоу негобыло, и он дурак,чтоискал здесь что-то вроде родного
очагаи платилза это болью изатруднениями.Ивсе-таки онделал это и
страдал,страдал охотно,был втайнесчастлив.
Ивсе-таки онделал это и
страдал,страдал охотно,был втайнесчастлив. Это былоглупоитрудно,
сложно и утомительно, любить таким образом, но это было чудесно. Удивительна
была темнаяпечаль этой любви,ее глупость и безнадежность; прекрасны были
этизаполненныедумами ночибез сна,прекрасны ивосхитительныбылии
отпечаток страданиянагубахЛидии,и безнадежныйи отрешенный звукее
голоса, когда она говорилаоб их любви и своих заботах. Отпечаток страдания
наюномлице Лидии появился всего нескольконедель тому назад, датаки
остался, именноеговыражениеемутак хотелосьзарисоватьпером,и он
почувствовал, что в эти нескольконедель и самон изменился и стал намного
старше, неумнееивсе-таки опытнее, не счастливее и все носили отпечаток
совершенно той же формы, что и разрез глаз, и форма пальцев.
В эти моменты, когда он. казалось, видел этиосновныеформы и законы,
по которымформировалась еесущность, душа и тело, у Гольдмундавозникало
желаниезадержатьчто-то из того образа,повторить его, инанескольких
листках,хранимых вполной тайне, он сделал попыткинарисовать попамяти
пером силуэт ее головы, линию бровей, ее руку, колено.
С Юлией всестало как-то непросто. Она явно чувствовала волны любви, в
которыхкупалась старшаясестра, иона,полнаястрастноголюбопытства,
стремиласькэтомураювопрекисвоенравномурассудку.Онавыказывала
Гольдмунду преувеличенную холодность и нерасположение, а забывшись, смотрела
на него с восхищением и жадным любопытством. С Лидией она часто бывала очень
нежной,иногда забираласьк ней в постель,соскрытойжадностью вдыхала
атмосферу любви ипола, нарочно гладилазапретное тайноеместечко.Потом
опять в почти оскорбительной форме давала понять, чтознает проступок Лидии
и презирает его. Дразня и мешая, металось прелестное и капризноедитя между
двумялюбящими,смакуя в мечтах их тайну, то разыгрывая из себя ничегоне
подозревающую,то обнаруживаяопасноесоучастие;скороизребенкаона
превратиласьвтирана. Лидиястрадалаотэтого больше,чемГольдмунд,
который, кроме как за столом, редковиделся с младшей. От Лидии не укрылось
также,чтоГольдмунд был небезучастен к прелестиЮлии, иногда она видела,
что его признательный взглядс наслаждением останавливается на ней. Онане
смела ничегосказать,всебыло таксложно,все такполно опасностей, в
особенности нельзябыло таки намногоболее зрелым и богатым в душе. Он уже
был не мальчик.
Своим нежным, безнадежным голосом Лидия говорила ему:
-Тынедолжен бытьпечальным из-заменя, я хотела бы тебятолько
радовать и видеть счастливым. Прости, что я сделала тебя печальным, заразила
своимстрахомиунынием.Я вижупоночам такиестранные сны: я иду по
пустыне,такой огромной и темной, прямо не знаю каксказать, яиду, иду и
ищу тебя,а тебя все нет, ия знаю, я тебяпотеряла и должна буду всегда,
всегда воттак идти,совсемодна.