Вот бери.
Он протянул ему небольшой сверток, Гольдмунд взял его.
- Скажи, Ганс, нет ли у тебя в кармане хлеба? Дай мне.
- Хлеба? Найдется корка, пожалуй.- Он пошарил в кармане и досталкусок
черного хлеба. Он собрался уезжать.
- А чтоделает барышня?-спросил Гольдмунд.-Она ничегонепросила
передать? Нет ли письмеца?
-Ничего. Я видел-то ее всегоодну минуту. В доме ведь гроза,знаешь
ли;хозяин бегаеттуда-сюда, какцарьСаул.Я должен былотдать только
сверток, больше ничего. Ну, мне пора.
- Да, еще минутку! Ганс, не мог бы ты уступить мнесвой охотничий нож?
У меня есть, только маленький. В случае, если волки придут, да и так - лучше
иметь кое-что надежное в руке.
Но обэтом Гансне хотели слышать. Оченьжаль,сказалон. если с
магистром Гольдмундом что-нибудь случится.Но свой нож, нет, онникогда не
отдаст ни за какие деньги, ни в обмен, онет. даже если бы об этомпросила
сама святая Женевьева. Вот так, нуа теперьему нужноспешить,он желает
всего доброго и ему очень жаль.
Онипотряслидругдругуруки, парнишкаускакал,особенногрустно
смотрелГольдмундемувслед. Потом он распаковалсверток,порадовавшись
добротному ремнюиз телячьей кожи, которым онбыл перетянут.Внутрибыла
вязанаянижняяфуфайкаизтолстой серой шерсти, явно сделанная Лидиейи
предназначавшаясядля него,ав фуфайкебыло еще что-то твердое,хорошо
завернутое,это оказался кусок окорока, а в окороке была сделана прорезь, и
изнеевиднелся, сверкая,золотой дукат.Письма не было.С подарками от
Лидии в руках стоял он в снегу,нерешительный, потомснял курткуи быстро
надел шерстяную фуфайку, сразу сталоприятно тепло. Быстро оделся,спрятал
золотой всамыйнадежный карман, затянул ремень и отправился дальшечерез
поле, порабыло искать место дляотдыха, он очень устал. Нок крестьянину
ему не хотелось, хотя там было теплее, пожалуй,нашлось бы и молоко; ему не
хотелосьболтать и отвечатьна расспросы. Онпереночевал всарае, рано
отправилсядальше, был морозирезкийветер, вынуждавшийделать большие
переходы. Много ночей видел он во сне рыцаря и его меч и двухсестер, много
дней угнетало его одиночество и уныние.
В одной деревне, где у бедных крестьяннебыло хлеба,но был пшенный
суп,нашел ой в один из следующих вечеров ночлег. Новые переживания ожидали
его здесь.Укрестьянки,гостемкоторойонбыл, ночью начались роды, и
Гольдмунд присутствовал при этом, его подняли с соломы, чтобы он помог, хотя
в конце концов дела длянего не нашлось,он толькодержал светильню, пока
повивальнаябабка делала своедело. В первыйразвиделонродыи,не
отрываясь,смотрелудивленными,горящимиглазаминалицороженицы,
неожиданнымобразом обогатившисьновым переживанием. Во всяком случае, то,
что он увидел в лице роженицы, показалось емудостойным внимания.
Во всяком случае, то,
что он увидел в лице роженицы, показалось емудостойным внимания. При свете
сосновой лучины с большим любопытством всматриваясь в лицо мучающейся родами
женщины,он заметилнечтонеожиданное:линии искаженноголицанемногим
отличались от тех, что он видел в момент любовного экстаза на других женских
лицах! Выражениесильной болибыло, правда, явнее ибольше искажало черты
лица, чем выражение сильного желания, но в основе не отличалось от него, это
былатажеоскаленнаясосредоточенность,тежевспышкииугасания.
Удивительно, не понимая, почему так происходит, он был поражен тем, что боль
и желание могут быть похожи друг - друга как родные.
И ещекое-что пережилон в этой деревне,Из-за соседки,которуюон
заметилутром после ночис родами и котораянавопрошание его влюбленных
глазсразу ответиласогласием,он осталсявдеревненавторуюночь и
осчастливилженщину, так как впервые после всех возбуждений и разочарований
последнихнедель мог удовлетворить свой пыл.А эта задержка привела егок
новому происшествию; из-за нее навторой день на этом же крестьянском дворе
онвстретилтоварища,длинногоотчаянногопарняпоимениВиктор,
выглядевшего наполовину попом, наполовину разбойником, который приветствовал
егообрывками латыни, выдаваясебя застран ствующегостудента,хотя он
давно вышел из этого возраста.
Этотчеловек с острой бородкой приветствовал Гольдмунда с определенной
сердечностьюи юмором бродяги,чем быстро завоевалрасположениемолодого
товарища. На его вопрос, гдетот училсяи кудадержит путь, странный брат
напыщенно ответил.
- Высших школ моябедная душа нагляделась вдосталь, я бывал в Кельне и
Париже,аометафизикеливернойколбасыредкоговорилосьстоль
содержательно, как этосделал я,защищая диссертацию в Лейдене. С тех пор.
дружок, я. бедная собака, бегаю поГерманской империи, терзая любезную душу
непомерным голодом и жаждой, менязовут грозой крестьян, и профессиямоя -
наставлять молодых женщин в латыни ипокалывать фокусы,какколбаса через
дымоходпопадаеткомневживот.Цельмоя-попастьвпостельк
бургомистерше,иеслименяне склюют к томувремени вороны, томнене
останетсяничегоиного,какпосвятитьсебяобременительнойпрофессии
епископа.Живу,дорогой коллега, перебиваясьсхлебана квас, и поэтому
никогда ещерагуиззайца не чувствовалосебястоль хорошо, какв моем
бедном желудке Король Богемии - мой брат, и Отец наш питает его. как и меня,
но самоелучшееон предоставляетдоставать мнесамому,а позавчераон,
жестокосердый, как все отцы, позволил употребить меня на то, чтобы я спас от
голодной смерти волка. Если бы я не прикончил эту скотину, господин коллега,
ты никогдане удостоилсябы чести заключить со мной сегодня столь приятное
знакомство. Во веки веков, аминь.
Гольдмунд, еще малознакомый с горьким юмороми латынью этогожанра,
правда,немного испугалсявзъерошенного нахала и его мало приятного смеха,
которымтот сопровождал собственныешутки; но что-то все-такипонравилось
емув этом закоренеломбродяге, и онлегко далсебя уговорить продолжать
дальнейший путь вместе, возможно, с убитым волком он и прихвастнул, а может,
и нет, вовсяком случае, вдвоем они будут сильнее, да и не так страшно.