иГольдмунд дежурилпервым, в то время
какдругойулегсяна еловые ветви. Долгое время Гольдмунд стоял спокойно,
прислонившись к стволу ели, чтобы дать другому заснуть. Потом он стал ходить
взадивперед, таккак замерз.Онбегалтудаи сюда,всеувеличивая
расстояние, глядя на вершиныелей, остро торчавшие в холодном небе,слушая
глубокую тишинузимней ночи, торжественную инемного пугающую,чувствовал
свое бедное живоесердце, одиноко бившееся в холодной безответной тишине, и
прислушивался,осторожновозвращаяськдыханиюспящеготоварища.Его
пронизывалосильнее,чемкогда-либо,чувствобездомного,несумевшего
спрятатьсяот этого великогостраха ни застенами дома, ни в замке, нив
монастыре, вот сирый и одинокий бежит он через непостижимый, враждебный мир,
одинсредихолодныхнасмешливых звезд, подстерегающих зверей,терпеливых
непоколебимых деревьев.
Нет. думал он, он никогда не станеттаким, как Виктор, даже если будет
странствовать всю жизнь.Этуманерузащищаться отстрахаонникогда не
усвоит,ненаучится хитрому воровскомувыслеживанию добычи и громогласным
дерзкимдурачествам, многословному юмору мрачногобахвала.Возможно, этот
умный дерзкий человек прав. Гольдмунд никогда не станет вовсем походить на
него, никогда не будет совсем бродягой,а однажды спрячется за какой-нибудь
стеной. Но бездомным ибесцельным он все равно останется, никогдане будет
чувствовать себя действительно защищенным и в безопасности, его всегда будет
окружать мир загадочно прекрасныйизагадочно тревожный, онвсегдабудет
прислушиваться к этойтишине, среди которойбьющееся сердце кажетсятаким
робкими бренным. Виднелось несколько звезд, было безветренно, но в вышине,
казалось, двигались облака.
Долгое время спустя Виктор проснулся- Гольдмунд не хотел будить его -
и позвал:
- Иди-ка,- кричал он,- теперь тебе надопоспать, а то завтра ни на что
не будешь годен.
Гольдмунд послушался, он лег на веткии закрылглаза.Ондостаточно
устал, но ему не спалось, мысли не давали уснуть, а кроме мыслей, чувство, в
котором он самсебе непризнавался, чувство тревогиинедоверия к своему
товарищу. Теперь ему было непостижимо, как он мог рассказать этомугрубому,
громко смеющемуся человеку, острослову и наглому нищему, о Лидии! Он был зол
на него ина самогосебя иозабоченно размышлял,как бы получше отнего
отделаться.
Но он, должно быть, все-таки погрузился в полусон, потому что испугался
и был поражен, когда почувствовал,что руки Виктора осторожно ощупывают его
платье. В одном кармане у него был нож, в другом -дукат то и другое Виктор
непременно украл бы, если бы нашел.
Онпритворился спящим, повернулся туда-сюда как быво сне,пошевелил
руками, и Виктор отполз назад.Гольдмунд очень разозлился на него, он решил
завтра же расстаться с ним.
Но когда через какой-нибудь час Виктор опять склонился надним и начал
обыскивать, Гольдмунд похолодел от бешенства.Не пошевельнувшись, он открыл
глаза и сказал с презрением: "Убирайся, здесь нечего воровать".
Не пошевельнувшись, он открыл
глаза и сказал с презрением: "Убирайся, здесь нечего воровать".
Испугавшись крика, вор схватил Гольдмунда руками за горло. Когда же тот
стал защищатьсяи хотел приподняться. Виктор сжал еще крепче и одновременно
стал ему коленом на грудь Гольдмунд, чувствуя,что не можетбольше дышать,
рванулсяи сделал резкоедвижение всем телом,а не освободившись,ощутил
вдруг смертельный страх, сделавший его умным и сообразительным Он сунул руку
вкарман,в товремякакрукаВикторапродолжаласжимать его. достал
маленький охотничий ножи воткнул его внезапноивслепуюнесколько раз в
скло нившегося надним. Черезмгновение рукиВиктораразжались, появился
воздух,глубоко ибурно дыша, Гольдмунд возвращался к жизни.Он попытался
встать,длинныйприятельсострашнымстономперекатилсячерезнего,
расслабленныйи мягкий, его кровь попала на лицо Гольдмунда.Только теперь
он смог подняться, тут он увидел в сером свете ноги упавшего длинного, когда
он дотронулся до него, вся рука была в крови Он под нял его голову, тяжело и
мягко, как мешок, она упала назад Из груди и горла всееще текла кровь, изо
ртавырывалисьпоследниевздохижизни,безумныеислабеющие"Яубил
человека",- подумалГольдмундидумалобэтом все время,пока, стоя на
коленях перед умирающим, неувидел, как поеголицуразлиласьбледность
"Матерь Божья, я убил",- услышал он собственный голос.
Ему вдруг стало невыносимо оставаться здесь. Онвзялнож, вытер его о
шерстяную фуфайку, надетую на мертвом, связанную Лидиейдля любимого, убрал
нож вдеревянный чехол, положилв карман, вскочил и помчался чтобыло сил
прочь.
Тяжелым бременемлежала смерть веселогобродяги у него на душе, когда
настал день, он с отвращением оттер с себя снегом всю кровь, которую пролил,
и ещедень и ночь бесцельно блуждалв страхе. Наконец нужды тела заставили
его встряхнуться и положить конец исполненному страха раскаянию.
Блуждая по пустыннойзаснеженной местности без крова, бездороги, без
едыипочти, без сна,он попалв крайне бедственное положение, как дикий
зверьтерзал его тело голод, несколько разон в изнеможении ложил ся прямо
среди поля, закрывал глаза, желая только заснутьи умереть в снегу.Но что
тоснова поднимало его, он отчаяннои жадно цеплялся за жизнь,ив самой
горькойнужде пробивалась иопьяняла его безумная сила и буйноенежелание
умирать,невероятнаясилагологоинстинктажизни.Сзаснеженного
можжевельникаонобрывал посиневшими от холодарукамималенькие засохшие
ягодыижевал эту хрупкуюжалкуюпищу,смешаннуюселовымииголками,
возбуждающе острую на вкус, утолял жажду пригоршнями снега. Из последних сил
дуявзастывшие руки, сидел он на холме, делаякороткую передышку,жадно
смотря во все стороны, но не видя ничего, кроме пустоши леса, нигде ни следа
человека. Над нимлетало несколько ворон, зло следил онзаними взглядом.