Над нимлетало несколько ворон, зло следил онзаними взглядом.
Нет,они не получат его на обед, пока есть остаток сил в его ногах, хотя бы
искратеплавегокрови.Онвстал,иснованачалсянеутолимыйбег
наперегонкисосмертью.Онбежалибежал,влихорадкеизнеможения и
последних усилий имовладевали странные мысли, и он вел безумные разговоры,
топро себя,то вслух. Онговорил сВиктором, которого заколол, резкои
злорадноговорил он сним: "Ну,ловкач, как поживаешь? Лунапросвечивает
тебекишки, лисицыдергают за уши? Говоришь,волка убил? Чтож,тыему
глоткуперегрызилихвост оторвал, а?Хотел украстьмойдукат,старый
ворюга?Да не тут-то было, маленький Гольдмунд поймал тебя, так-то, старик,
пощекотал ятебе ребра! А усамогоеще полны карманыхлебаи колбасы, и
сыра,эх ты.свинья, обжора!" Подобные речи выкрикивал он, ругаяубитого,
торжествуянадним, высмеиваяегоза то, что тот дал себя убить,рохля,
глупый хвастун!
Но потом его мыслииречи оставили бедногоВиктора. Онвидел теперь
перед собой Юлию, красивуюмаленькую Юлию, как онапокинула его в ту ночь;
он кричал ей бесчисленныеласковыеслова, безумными бесстыдными нежностями
пытался соблазнить ее, только бы она пришла, сняла рубашку, отправилась бы с
ним нанебозачас досмерти,наодномгновениеперед тем,какему
издохнуть.Умоляюще ивызывающеговорил онс еемаленькойгрудью, с ее
ногами, с белокурыми курчавыми подмышками.
И снова брел он, спотыкаясь, через заснеженную сухуюосоку, опьяненный
горем, чувствуя торжествующий огоньжизни. Он начинал шептать,на этот раз
он беседовал с Нарциссом, сообщал ему свои мысли, прозрения и шутки.
- Ты боишься, Нарцисс,- обращался он к нему,- тебе жутко, ты ничегоне
заметил? Да, глубокоуважаемый, мир полон смерти, она сидит на каждом заборе,
стоит за каждым деревом,- ивам не помогут ваши стены и спальни, и часовни,
и церкви, оназаглядываетв окна,смеется, она прекрасно знает каждого из
вас, среди ночи слышитевы,как она смеется под вашими окнами, называя вас
по имени. Пойте ваши псалмы и жгите себе свечи у алтаря, и молитесь на ваших
вечерняхи заутренях,и собирайте травы для аптеки и книги для библиотеки!
Постишься, друг? Недосыпаешь? Она-то тебе поможет, смерть,лишитвсего, до
костей. Беги, дорогой, беги скорей, там в полеуже гуляет смерть, собирайся
и беги!Бедныенашикосточки, бедноебрюхо, бедныеостатки мозгов!Все
исчезнет, все пойдет к черту, на дереве сидят вороны, черные попы.
Давно уже блуждал он, не зная, куда бежит, где находится,что говорит,
лежитон или стоит. Он падал,споткнувшись окуст,натыкался на деревья,
хватался, падая, за снег и колючки. Но инстинкт в нем был силен, все снова и
снова срывалон егос места, увлекая и гоня слепо мечущегося вседальше и
дальше. В последний раз он,обессиленный,упал ине поднялсяв той самой
деревне,где несколько днейназадвстретил странствующегостудента,где
ночью держал лучину над роженицей.
Тут он оставался лежать, сбежались люди,
и стояли вокруг него,и болтали. Он уже ничего неслышал. Женщина, любовью
которойон тогданасладился, узналаего и испугалась его вида, сжалившись
над ним, она, предоставив мужу браниться, притащила полумертвого в хлев.
Прошлонемноговремени,иГольдмундопятьбылнаногахимог
отправляться в путь. Оттепла в хлеву, от сна и откозьего молока, которое
давала ему женщина, он пришел в себя. ик нему вернулись силы; а все только
что пережитое отодвинулось назад, как будто с тех пор прошломного времени.
Походс Виктором, холоднаяжуткая ночь поделями, ужасная борьба на ложе,
страшная смерть товарища, днии ночизамерзания, голода иблужданий - все
это стало прошлым, как будто почти забытым: но забытым это все-таки не было,
только пережитым,толькоминувшим. Что-то оставалось,невыразимое, что-то
ужасное и в то же время дорогое, что-то опустившеесяна дно души и все-таки
незабвенное;опыт, вкус на языке,рубец на сердце. Меньше чем за двагода
он.пожалуй, основательнопознал всерадостии горестибездомной жизни:
одиночество,свободу,звукилесаиживотных,бродячую неверную любовь,
горькую смертельную нужду. Сколько временипробыл он гостем в летних полях,
влесу,всмертельном страхе и рядомсо смертью, и самымсильным, самым
странным былопротивостоять смерти, зная свою ничтожность ижалкость перед
угрозами, впоследней отчаяннойборьбе со смертью чувствоватьвсебе эту
прекрасную,страшнуюсилуицепкостьжизни.Этозвучаловнем,это
запечатлелосьв егосердце также, какжесты ивыражения страсти, столь
похожиена выражения рожающейи умирающего.Совсем недавновидел он, как
меняетсялицо роженицы,совсемнедавно погибВиктор. О,а онсам,как
чувствовал онвовремя голода подкрадывавшуюся со всех сторонсмерть, как
мучился от голода,а как мерз! И как он боролся, как водил смерть за нос, с
каким смертельнымстрахом и с какой яростной страстью он защищался!Больше
этого,казалосьему,уженельзяпережить.СНарциссомможно былобы
поговорить об этом, больше ни с кем.
Когда Гольдмунд на своем соломенном ложе в хлеву в первыйраз пришел в
себя,онненашелвкарманедуката.Неужели онпотерял его вовремя
страшного полусознательного голодного блуждания? Долго размышлял он об этом.
Дукатбылемудорог, он не хотел мириться сего потерей. Деньги для него
мало значили, онедвазнал имцену. Нозолотаямонетаимеладлянего
значение по двум причинам. Это был единственный подарокЛидии, остававшийся
у него, потому что шерстяная фуфайка осталась в лесу на Викторе, пропитанная
кровью.Апотомведьпреждевсегоиз-замонеты, которойонне желал
лишиться, из-за нееонзащищалсяпротив Виктора, из-занеевынужден был
убить его.Еслидукат потерян, товкакой-томеревсепереживания той
ужаснойночистановилисьбессмысленнымииникчемными.