в разбойников, в снежки; теперьбылавесна, но
Гольдмунд чувствовал себя усталым и слабым, у него часто болела голова, и он
с трудом заставлял себя быть бодрым и внимательным во время занятий.
Однаждывечеромс нимзаговорилАдольф, тотсамыйученик,первое
знакомство скоторым когда-то закончилосьпотасовкой ис которымон этой
зимой начализучать Эвклида.Произошлоэто после ужина всвободныйчас,
когда разрешались игры в дортуарах, болтовня в классных, а также прогулки за
внешним двором монастыря.
-Гольдмунд,- сказал он, увлекая того засобой вниз по лестнице,- я
хочутебе кое-чторассказать, нечтозабавное. Правда,ты пай-мальчики,
конечно, хочешь стать епископом - дай сначала слово товарища, что невыдашь
меня учителям.
Гольдмундне задумываясьдалслово.Существовалачестьмонастыря,
существовала и ученическая честь, и обе подчас вступали в противоречие, и он
это знал, но.как везде,неписаныезаконы сильнее писаных, ипока он был
учеником, он никогда не нарушил бы законов и понятий ученической чести.
Что-тонашептывая,Адольфтащилего кпорталуподдеревья.Есть
несколькосмельчаков, рассказывал он, к которым относил исебя, перенявших
обычаипрошлых поколенийвремяотвременивспоминать,чтоони ведь не
монахи,инавечерокпокидатьмонастырь, уходя вдеревню. Этовеселое
приключение,от которого неоткажется ни один порядочный человек, ночью же
вернемся. "Но ведь ночью ворота закрыты",- бросил Гольдмунд.
Еще бы, конечно, закрыты, в этом то и потеха. Сумеем, однако, вернуться
незаметно потайнымпутем, не впервой.Гольдмундуприпомнилось.Выражение
"сходить в деревню* онуже слышал, подэтим подразумевались ночные вылазки
воспитанников для всякого рода тайных удовольствий и приключений, и это было
запрещеномонастырским уставом под страхом тяжкого наказания. Он испугался.
Идти"в деревню"было грехом,запретом. Но оночень хорошопонимал, что
именнопоэтому среди "порядочных людей"считалосьчестьюрисковатьопас
ностью,абытьприглашеннымучаствоватьвтакомпохожденииозначало
определенное отличие.
Больше всегоемухотелось сказать "нет", убежал обратно и лечь спать.
Онтак устал и чувствовалсебятаким несчастным, послеобеда у неговсе
время болела голова. Но оннемного стыдилсяАдольфа. Да и как знать, может
быть,замонастырскимистенамипроизойдет какое-нибудьпрекрасное новое
событие,что-то, чтозаставитзабытьголовнуюболь,и тупость,ивсе
несчастья.Этобылвыходв мир,правда тайныйизапретный,не совсем
похвальный,новсе-такиосвобождение,переживание.Онстоялв
нерешительности,покаАдольфуговаривалего,ивдруграссмеялсяи
согласился.
Незаметно скрылись они с Адольфом за липами в широком уже темном дворе,
внешние воротакоторого к этому часу уже были заперты.
Незаметно скрылись они с Адольфом за липами в широком уже темном дворе,
внешние воротакоторого к этому часу уже были заперты. Приятель повел его к
монастырскоймельнице,откуда в сумерках припостоянномшуме колес легко
было неслышно ускользнуть. Черезокно попали на штабель влажных,скользких
бру-сов,один из которыхнужно было вытащитьиположить через ручейдля
переправы.Ивот они снаружи,на едвавиднойдороге, которая теряется в
черном лесу.Все это волновалосвоей таинственностью иоченьпонравилось
мальчику.
Наопушке леса уже стоялприятель,Конрад,а после долгого ожидания
сюда же подошел, тяжело ступая, ещеодин, большой Эберхард. Вчетвером юноши
зашагали черезлес, над нимис шумомподнимались ночные птицы,несколько
звезд ясно и влажносияломеж спокойныхоблаков. Конрадболтали шутил,
иногда смеялись и другие, но все-таки над ними витало жуткое и торжественное
чувство ночи, и сердца их бились сильнее.
По ту сторону леса через какой-нибудь час они добрались до деревни. Там
все,казалось,ужеспало, бледномерцали низкиеостроконечныекрышис
проступавшимитемнымиребрами перекрытий,нигдени огонька.Адольфшел
впереди,молча,крадучись,обошлионинесколько домов,перелезли через
забор,очутилисьвсаду,прошлипомягкой землегрядок,спотыкаясь о
ступени, остановились перед стеной дома. Адольф постучал в ставню, подождав,
постучал еще раз, внутри послышалсяшорох, и вскорепоявилсясвет, ставня
открылась,и один за другимони очутилисьвкухне с чернымдымоходоми
земляным полом. На плите стояла маленькая масляная лампа,на тонком фитиле,
мигая,горелослабоепламя.Стоявшаяздесь девушка,худая прислугаиз
крестьянок, подала прибывшим руку,заней изтемноты вышла вторая, совсем
дитясдлинными темнымикосами. Адольф принес гостинцы, полкаравая белого
монастырского хлеба и что-то вбумажном кульке.Гольдмунд предположил, что
это немногоукраденноголаданаили свечного воскаили чего-нибудь в этом
роде.Девушкаскосамивышла,безсветапробраласьзадверь,долго
отсутствовала и вернулась с кувшиномизсерой глины с нарисованным голубым
цветком, который протянулаКонраду. Онотпил из него и передал дальше, все
пили, это был крепкий яблочный сидр.
Прислабомсвете лампы они расселись, девушки на маленьких деревянных
табуретах,ученики вокруг нихнаполу.Говорилишепотом,попивая сидр,
Адольф иКонрад вели беседу. Время от временикто-нибудь вставал игладил
худуюповолосамишее,шепча ейчто-тонаухо,младшаяоставалась
неприкосновенной.По-видимому,думалГольдмунд,старшая-служанка,а
красивая младшая - дочь хозяев дома. Впрочем, все равно, егоэто совершенно
не касается, потому что он никогда больше не придет сюда. То. чтоони тайно
удрали и прошлись ночью по лесу, было прекрасно,это необычно, волнительно,
таинственно и совсем не опасно.