То. чтоони тайно
удрали и прошлись ночью по лесу, было прекрасно,это необычно, волнительно,
таинственно и совсем не опасно.Правда, это запрещено, но нарушение запрета
неоченьобременительно для совести. А вот то, что происходитздесь, этот
ночной визит к девушкам, было больше, чем просто запрет, такон чувствовал,
это был грех. Возможно,длядругих и это было лишь небольшим отступлением,
но не для него; для него, считающего себя предназначенным к монашеской жизни
и аскезе, непозволительна никакая игра сдевушками. Нет. онникогда больше
не придет сюда. Но сердцеего билось сильно итоскливо в полумракеубогой
кухни.
Еготоварищи разыгрывалипереддевушкамигероев,щеголяялатинскими
выражениями, которые вставлялив разговор. Все трое, казалось, пользовались
благосклонностью служанки, время от времени они приближались к ней со своими
маленькими, неловкими ласками, самой нежной из которыхбылробкий поцелуй.
Они,видимо, точно знали, что им здесь разрешалось. Апоскольку вся беседа
веласьшепотом, выглядело все это довольносмешно, но Гольдмунд чувствовал
иначе.Онсиделна земле,неподвижнозатаившись, уставившисьна язычок
пламени,неговорянислова.Иногдажаднымбеглымвзоромонловил
какую-нибудь изнежностей,которымиобменивалисьдругие.Оннапряженно
смотрелперед собой. Хотябольше всего емухотелось взглянуть намладшую
девушку с косами, но именно это он запрещал себе.Ивсякийраз, когда его
воляослабевалаивзгляд,какбызаблудившись,останавливалсяна
привлекательномдевичьем лице,оннеизменновстречалеетемныеглаза,
устремленные на его лицо, она как завороженная смотрела на него.
Прошел, по видимому, час - никогда еще час жизни неказался Гольдмунду
таким долгим - латинские выражения и нежности учеников были исчерпаны, стало
тихо, ивсесиделивсмущении.Эберхард началзевать.Тогдаслужанка
напомнила,чтопорауходить.Все поднялись,каждый подал служанке руку,
Гольдмунд последним.Затемвсе подалирукумладшей, Гольдмунд последним.
Конрад первымвылез из окна, за нимпоследовали Эберхард иАдольф.Когда
Гольдмунд тожехотел вылезти, он почувствовал, что его удерживают за плечо.
Оннесмог остановиться, толькоочутившисьснаружина земле,онробко
оглянулся. Из окна выглянула младшая с косами.
- Гольдмунд!- прошептала она. Он остановился.
- Тыпридешь еще как-нибудь?- спросила она. Ее нерешительный голос был
как дуновение.
Гольдмунд покачал головой. Она протянула обе руки, взяла его голову, он
почувствовал тепло маленьких рукна своихвисках. Она далеко высунулась из
окна, так что ее темные глаза оказались прямо перед его глазами.
-Приходи!-прошепталаона,и еероткоснулся егогуб вдетском
поцелуе.
Онбыстропобежалвследзадругимичерезпалисадник,неуверенно
наступаяна грядки, вдыхаязапах сыройземлиинавоза,поранилруку о
розовый куст, перелезчерез заборипустился, догоняядругих,прочьиз
деревниклесу.
"Никогда!"- приказывалаего воля."Завтра же!"-молило
несчастное сердце.
Никто не повстречался ночным гулякам,беспрепятственно вернулись они в
Мариабронн, миновали ручей,мельницу, липы и обходными путямипокарнизам
через разделенные колонками окна попали в монастырь и в спальню.
НаутроЭберхарда долго будилитумаками, так крепокбыл его сон.Все
вовремяпоспелик ранней мессе,на завтрак и ваудиторию;ноГольдмунд
выглядел плохо, так плохо, что патер Мартин спросил, не боленли он. Адольф
бросил нанегопредостерегающийвзгляд,итотсказал,что здоров.На
греческом, однако,около полудня. Нарцисс неупускал егоиз вида. Он тоже
заметил, что Гольдмунд болен,но промолчал и внимательно наблюдал за ним. В
концеурока он подозвал его к себе. Чтобы непривлекать внимания учеников,
он отправил его с поручением в библиотеку. И пришел туда же сам.
- Гольдмунд,- сказал он,- не могу ли я тебе помочь? Я вижу, тебе плохо.
Может, ты болен. Ложись-ка в постель, получишь больничный суп и стакан вина.
Тебе сегодня было не до греческого.
Долгождал онответа.Смущенный, взглянул на негобледныймальчик,
опустил голову,поднял опять, губы вздрогнули, онхотелговорить,ноне
смог.Вдруг он опустился рядом,положив голову на пультдля чтения, между
двумя маленькимиголовкамиангелов из дуба, державшихпульт, и разразился
такими рыданиями, что Нарцисс почувствовал себя неловко и на какое- то время
отвел взгляд, прежде чем подхватил и поднял плачущего.
- Ну, ну,- сказал он приветливее, хотяГольдмундедвалислышал его
слова, - ну ихорошо,дружок, поплачь, тебе станет легче. Вот так, садись,
можешь ничего не говорить. Ты, я вижу, натерпелся, видимо, все утро старался
держатьсяи не подавать виду,молодец. Атеперь поплачь, это лучше всего.
Нет? Уже все? Опять все в порядке? Нуи славно, тогдапойдемв больничную
палатуиложись в постель, сегодня же вечеромтебе станет намноголучше.
Пойдем же!
Ион провел его в больничную палату в обход ученических комнат, указал
наоднуиздвухпустыхкроватейи,когдаГольдмундначалпослушно
раздеваться,вышел, чтобы доложить настоятелю о егоболезни. Накухнеон
попросилдля него,как обещал,супистакан вина;оба эти благодеяния,
принятые в монастыре, очень нравились большинству легких больных.
Лежавбольничной постели, Гольдмундпытался оправиться от смятения.
Час тому назадон,пожалуй,был бы в состоянииобъяснитьсебе, что было
причинойсегодняшнейстольневыразимойусталости,чтоэтобылоза
смертельноеперенапряжениедуши,опустошившееегоголову изаставившее
расплакаться. Этобылонасильственное,каждуюминутувозобновляющееся и
каждую минуту терпевшее неудачу стремлениезабыть вчерашний вечер - даже не
вечер, не безрассудную минутуи милую вылазкуиззапертого монастыря,не
прогулку по лесу, не скользкий мостик через мельничный ручей или перелезание
через заборы, окна иходы, ноединственныймоменту темногоокна кухни,
дыхание и слова девушки, прикосновение ее рук, поцелуй ее губ.