Он не смелвлюбиться,не смел довольствоваться приятным созерцанием
этих красивых глаз, близостьюэтого цветущего светлого белокурого создания,
не смелпозволитьэтой любвихотябы на мгновение задержатьсяна уровне
чувственного. Потомучтоесли Гольдмундсчитал себя предназначеннымбыть
монахом и аскетом и всю жизньстремиться к святости - Нарцисс действительно
был предназначендлятакойжизни.Емубылапозволеналюбовь тольков
единственной,высшей форме. В предназначениеже Гольдмунда к жизниаскета
Нарцисс не верил. Яснее, чем кто-либо другой, он умел читать вдушах людей,
атут,когдаонлюбил,ончитал сособойясностью. Он видел сущность
Гольдмунда, которую глубоко понимал, несмотря на противоположность. Он видел
эту сущность,покрытуютвердым панцирем фантазий, ошибоквоспитания, слов
отца,и давнопонял тайну этоймолодой жизни.Егозадача была ему ясна,
раскрытьэту тайну самому носителю, освободитьего от панциря, вернуть его
собственной природе. Это будет нелегко, исамоетрудное втом, чтоиз-за
этого, он, возможно, потеряет друга.
Бесконечно медленно приближалсяонк цели. Месяцы прошли,прежде чем
сталовозможнопервоенаступление, серьезный разговормежду обоими.Так
далеки былионидруг отдруга,несмотрянавсю дружбу, так велико было
напряжение меж ними.Зрячийи слепой, так и шли они рядом, то, чтослепой
ничего не знал о своей слепоте, было для него лишь облегчением.
ПервуюпопыткуНарцисссделал,постаравшисьразузнатьотом
переживании,котороеподтолкнулокнему втруднуюминутупотрясенного
мальчика.Разузнатьэтооказалось легче,чем онпредполагал.Давно уже
чувствовал Гольдмундпотребность исповедоваться впереживанияхтойночи;
однаконикому, кроме настоятеля, он недоверял вполне, а настоятель не был
его духовником. Когда же Нарцисс как-тов подходящий момент напом нил другу
о начале их союза и осторожно коснулся тайны, он без обиняков сказал: "Жаль,
чтотыеще нерукоположенинеможешьвыслушивать исповеди,я охотно
освободилсябы от того потрясения,исповедавшись иисполнив наказание. Но
своему духовнику я не могу этого рассказать".
Осторожно,небезхитрости продвигался Нарцисс дальше понаиденному
следу. "Помнишь,- подсказал он,- тоутро, когда ты вроде бызаболел; ты не
забыл его, ведь тогда мы стали стобой друзьями. Я часто думал о нем. Может
быть, ты и не заметил, но я чувствовал себя совершенно беспомощным".
-Тыбеспомощным?- воскликнул другнедоверчиво.- Но ведь беспомощным
был я! Ведь это я стоял, не в состоянии вымолвить ни слова, и в конце концов
расплакался как ребенок! Фу, до сих пор стыдно; я думал, что никогдабольше
не смогу смотреть тебе в глаза. Ты видел меня таким ничтожно слабым!
Нарцисс продолжал нащупывать дальше.
- Я понимаю,- сказал он, - чтотебе было неприятно.Такой крепкий и
смелыймолодец, как ты, и вдруг плачет передчужим, даеще учителем, тебе
это действительно не пристало.
Ну, тогда-то я счелтебя больным.А уж если
тебя бьет лихорадка,то самАристотельповедетсебястранно.Нопотом
оказалось, что ты вовсенеболен! Не было никакой лихорадки! И поэтому- то
ты и стыдишься. Никто ведь не стыдится,что схватил лихорадку, не так ли?
Ты стыдишься, потому что не смог противитьсячему-то другому, что-то другое
потрясло тебя. Произошло что-нибудь особенное?
Гольдмунд немного поколебался, затем медленно произнес:
- Да,произошло нечто особенное. Позволь считать тебя моим духовником,
нужно же когда-то об этом сказать.
С опущенной головой он рассказал другу историю той ночи.
На это Нарцисс, улыбаясь, сказал:
-Ну,конечно,ходитьвдеревнюзапрещено.Новедьмногоеиз
запрещенного можно делать и посмеиватьсянад этим,или же исповедоваться и
считать дело решенным, не касаясь его больше.Почему бы тебе и не совершить
эту маленькую глупость,как это делает чутьли не каждый ученик? Разве это
так уж плохо?
Не сдерживаясь, Гольдмунд гневно разразился:
- Ты говоришь действительно как школьный учитель! Наперед точно знаешь,
о чем речь! Разумеется, я не вижу большого греха в том, чтобы разок нарушить
правила и принять участие в проделке, хотя это, пожалуй,инельзясчитать
достойной подготовкой к монашеской жизни.
-Постой!- воскликнул Нарцисс резко.- Разве ты не знаешь друг, что для
многих благочестивыхотцовименно такаяподготовка быланеобходима? Хотя
самый короткий путь к святой жизни - жизнь пустынника.
-Ах,оставь!-возразилГольдмунд.-Яхотелсказать:нелегкое
непослушание тяготило мою совесть. Это былонечто другое. Это была девушка.
Этобылочувство, которое янемогутебеописать!Чувство, что если я
поддамся этому соблазну, если только протяну руку, чтобы коснутьсядевушки,
я уженикогда большене смогу вернуться назад, чтогрех как адская бездна
поглотитменя и никогда неотпустит.Чтосэтим кончатся все прекрасные
мечты, все добродетели, вся любовь к Богу и добру.
Нарцисс кивнул в глубокой задумчивости.
- ЛюбовькБогу,-сказал он медленно,подыскивая слова,- невсегда
едина с любовью кдобру.Ах, если бы это былотак просто!Что хорошо, мы
знаем иззаповедей. НоБогне только в заповедях,пойми,они лишь малая
часть Его. Ты можешь исполнять заповеди и быть далеко от Бога.
- Неужели ты меня не понимаешь?- пожаловался Гольдмунд.
- Конечно, я понимаютебя. Женщина, пол связываются у тебя с понятиями
мира и греха. На все другие грехи,как тебе кажется, ты или неспособен или,
если даже совершишь их,они не будут настолькоугнетатьтебя, в них можно
исповедаться и освободиться. Только от одного этого нельзя.
- Правильно, именно так я чувствую.
- Как видишь, ятебя понимаю. Да ты не так уж и не прав, по- видимому,
история оЕвеи змие совсемнезабавнаясказка.И все-таки тыне прав
дорогой.