Хотя было поздно и всеочень
устал, солдаты во что бы то ни стало захотели развести огоньиприготовить
похлебку. С тех пор как выступили, они наконец в первый размоглиотведать
горячего. У огней, в прохладе и темноте, они уткнулись носом в котелки;уже
слышалось удовлетворенное ворчание,каквдругповсемулагерюпронесся
поразительный слух. Одна за другой прибыли двеновыедепеши:пруссакине
перешли Рейн под Маркольсгеймом,ивГунинге,нетниодногопруссака.
Переход через Рейн под Маркольсгеймом, понтонный мост, наведенный присвете
больших электрических фонарей, - все эти тревожные рассказы оказались только
кошмаром, необъяснимой галлюцинацией шельштадтского префекта. А что касается
корпуса, угрожающего Гунингу, пресловутогошварцвальдскогокорпуса,перед
которым трепетал Эльзас, то он состоит только из ничтожноговюртембергского
отряда, двух батальонов и одного эскадрона; ноихловкаятактика,марши,
контрмарши, неожиданные, внезапныепоявлениявызвалиуверенность,чтоу
врага от тридцати до сорока тысяч солдат. И подумать, что еще утром мычуть
невзорвалимоствДанмари!Нацелыхдвадцатьмильбогатаяобласть
опустошена без всякой причины, от нелепейшего страха; и при воспоминании обо
всем, что они видели в тот злосчастный день, когда жители бежали,обезумев,
угоняя скот в горы, когда вереница повозок, нагруженных мебелью, тянуласьв
город среди толпы женщин и детей, солдаты возмущались, и кричали,игорько
смеялись.
- Ну и ловко же вышло, нечего сказать! - набив рот и помахиваяложкой,
бурчал Лубе. - Как? Это и есть враг, на которого нас вели? Аникогонет!..
Двенадцать миль вперед, двенадцатьмильназад-иниоднойсобакине
встретили! Все это зря: ради удовольствия дрожать от страха!
Шуто, сердито скребя котелок, принялся бранитьгенералов,неназывая
их:
- Эх! Свиньи! Ну и олухи! Хороших нам дали зайцеввначальники!Если
они так удирают, когда нет ни одного врага, задали б они стрекача,еслибы
очутились перед настоящей армией!
В огонь подкинули еще охапку дров, и радостно вспыхнуло большоепламя;
Лапуль, блаженно грея ноги, разразился идиотским смехом и ничегонепонял,
но Жан, который сначала притворялся, будтоничегонеслышит,по-отечески
сказал:
- А ну, замолчите!.. Если вас услышат, дело кончится плохо.
Он сам, по своему здравому смыслу, был возмущен глупостьюначальников.
Но приходилось требовать к ним уважения, а так как Шуто все еще ворчал,Жан
его перебил:
-Замолчите!..Вотлейтенант,обратитеськнему,еслихотитео
чем-нибудь заявить!
Морис, молча сидевший в стороне, опустил голову. Да, этоконецвсему!
Только начали - и уже конец! Отсутствие дисциплины,возмущениесолдатпри
первой же неудачепревращалиармиювразнузданную,развращеннуюбанду,
созревшую для всяких катастроф. Здесь, под Бельфором, они еще невиделини
одного пруссака и уже разбиты!
Последующие дни однообразно тянулись в тоскливоможиданииитревоге.
Чтобы чем-нибудь занять солдат, генерал Дуэ приказал им укреплять далеконе
совершенные оборонительные линии города. Солдаты принялисьнеистовокопать
землю, разбивать камни. И ни одногоизвестия!ГдеармияМак-Магона?Что
делаетсяподМетцем?Разносилисьсамыеневероятныеслухи,несколько
парижских газет своими противоречивымисообщениямиещебольшесбивалис
толку и усиливали мрачную тревогу. Генерал дважды письменно запрашивал,нет
ли приказов, но ему даже не ответили. Наконец 12 августа 7-й корпусполучил
подкрепление благодаря прибытиюизИталии3-йдивизии,новсе-такион
располагал только двумя дивизиями: перваябыларазбитаподФрешвиллером,
затерялась в общем бегстве, и все еще было неизвестно, куда занес еепоток.
Они были покинуты, отрезаны от всей Франции. И вот через неделю по телеграфу
пришел приказ выступать. Все очень обрадовались, все предпочитали что угодно
такому прозябанию. За время приготовлений опять возникали догадки; никтоне
знал, куда их посылают; одни говорили - оборонять Страсбург, другие -смело
ворваться в Шварцвальд, чтобы отрезать пруссакам путь к отступлению.
На следующееутро106-йполкотправилсяоднимизпервых;солдат
впихнули в вагоны для скота. Вагон, гдеразместилсявзводЖана,былтак
набит, что Лубе уверял:"Некудаплюнуть!"Пищуинаэтотразроздали
беспорядочно: солдаты получили вместо причитавшегосяимдовольствиямного
водки, и поэтому все были пьяны, бесновались,оралиигорланилипохабные
песни. Поездмчался;ввагоне,окутанномтабачнымдымом,нельзябыло
различить друг друга; было невыносимо жарко; от этой кучи телпахлопотом;
из черного поезда доносились брань и рев, которые заглушали грохотколеси
затихали вдали, в угрюмых полях. И только в Лангре солдатыпоняли,чтоих
везут обратно в Париж.
- Эх, черт подери! - повторял Шуто,ужецарившийвсвоемуглукак
бесспорный властитель дум благодаря своему всемогущему дару краснобайства, -
Конечно, нас выстроят в Шарантоие, чтобы помешать Бисмарку прийти на ночевку
в Тюильри.
Солдаты корчились от смеха, находили словаШутооченьзабавными,не
зная почему. Да и все то, что они видели в дороге, вызывалосвист,крики
оглушительный смех: и крестьяне, стоявшие вдоль железнодорожного полотна,и
люди, которые в тревоге ждали поездов на маленьких станциях, надеясьузнать
новости, - вся испуганная, трепещущаяпереднашествиемФранция.Аперед
сбежавшимисяжителямитолькомелькалпаровозибелыйпризракпоезда,
окутанного паром и грохотом, ипрямовлицоимнессяреввсегоэтого
пушечного мяса, увозимого с предельнойбыстротой.Наоднойстанции,где
поезд остановился, три хорошоодетыедамы,богатыегорожанки,раздавали
солдатам чашки бульона и имели крупный успех. Солдаты плакали,благодарили,
целовали им руки.
Но дальше опять раздались гнусные песни,дикиекрики.