Ивечностоял
вопрос: где же немецкие армии? Кто прав: те, кто считает, что Базен свободен
и отступает к северным крепостям, или те, кто говорит, что Базен уже окружен
под Метаем? Держались упорные слухи о гигантскихсражениях,огероических
боях, продолжавшихся целую неделю, от 14-го до20-го,идоносилсятолько
затерянный вдали грозный гул орудий.
У Мориса ноги подкашивались от усталости;онселнаскамью.Город,
казалось,жилсвоейобычнойжизнью;втенипрекрасныхдеревьевняни
присматривали за детьми, а обыватели, каквсегда,прогуливалисьмедленным
шагом. Морис опять взялся загазеты,каквдругзаметилстатью,которую
раньше пропустил,статьювнеистовомлисткереспубликанскойоппозиции.
Внезапно все стало ясно. Газета сообщала,чтонасовещании,состоявшемся
17-го в Шалонском лагере, сначала былорешеноотступитькПарижуичто
генерал Трошю назначенгубернаторомтолькодлятого,чтобыподготовить
возвращение императора. Но, прибавляла газета, эти решения были отмененыпо
настоянию императрицы-регентши и нового министерства. По мнению императрицы,
революция неминуема, если появится император. Ей приписывали слова: "Емуне
вернуться живым вТюильри".Исприсущимейупрямствомонатребовала
наступления, соединения, вопреки всему, с армией, стоящей под Метцем; к тому
жеимператрицуподдерживалгенералПаликао,новыйвоенныйминистр,у
которого был план молниеносного победного наступления, чтобы помочьБазену.
Газета скользнула на колени Мориса: он уставился в одну точку, ему казалось,
что теперь он понял все: оба враждебных друг другу плана, колебаниямаршала
Мак-Магона - предпринять листольопасныйфланговыйударсненадежными
войсками, - и нетерпеливые, все более гневные приказы из Парижа, побуждавшие
его броситься в эту безумную авантюру. И в этойтрагическойборьбеМорису
ясно предстал образ императора, отрешенного от императорской власти, которую
онпередалимператрице-регентше,лишенногоправверховного
главнокомандующего, - он облек ими маршала Базенаипревратилсявничто;
теперь это толькотеньимператора,неопределенная,смутнаятень,нечто
бесполезное, безыменное, мешающее; Париж отверг его, и он не находилбольше
места в армии, с тех пор как его обязали не отдавать никаких приказов.
Морис провел грозовую ночь под открытым небом, завернувшись в одеяло, и
на следующее утрособлегчениемузнал,чтопланотступлениякПарижу
одерживает верх.Говорилиосостоявшемсянакануненовомсовещании,на
которомприсутствовалбывшийвице-императорРуэр;онбылприслан
императрицей, чтобы ускорить наступление на Верден, но как будтосогласился
с доводами маршала, чтоподобныйманевропасен.Неполученылидурные
известия от Базена? Утверждать это остерегались. Однако уже самое отсутствие
известий было многозначительно; все офицеры,обладавшиехотькаким-нибудь
здравым смыслом, высказывались за необходимость выжидать под Парижем,стать
для столицы вспомогательной армией.
Неполученылидурные
известия от Базена? Утверждать это остерегались. Однако уже самое отсутствие
известий было многозначительно; все офицеры,обладавшиехотькаким-нибудь
здравым смыслом, высказывались за необходимость выжидать под Парижем,стать
для столицы вспомогательной армией. Морис поверил, что на следующий день уже
начнут отступать, раз, послухам,полученсоответствующийприказ,ина
радостях захотел удовлетворить мучившее его детское желание хоть разпоесть
не из солдатского котла, позавтракать где-нибудь по-настоящему:чтобыбыла
скатерть, бутылка вина, стакан, тарелка -все,чегоонлишенужемного
месяцев. У него были деньги; он отправился напоискикабачка;егосердце
билось, словно он шел на любовное свидание.
По ту сторону канала, при въезде в деревню Курсель, оннашелжеланный
завтрак. Накануне ему сказали, что в этой деревне, в одном доме, остановился
император; и Морис бродил здесь из любопытства; он вспомнил,чтовиделна
перекрестке двух дорог кабачоксбеседкой,увитойпрекраснымигроздьями
золотистого, уже спелого винограда. Под вьющейся листвой стояливыкрашенные
в зеленый цвет столы; а в распахнутую дверь большой кухни виднелисьстенные
часы, лубочные картинки, приклеенныесредифаянсовыхтарелок,итолстая
хозяйка, хлопотавшая у вертела. Позади находился кегельбан. И на всем лежала
печать добродушия, веселья и красоты: настоящий старый французский кабачок!
К нему подошла хорошенькая полногрудая бабенкаи,скалябелыезубы,
спросила:
- Желаете позавтракать, сударь?
- Да, да!.. Дайте мне яиц, мяса, сыру!.. И белого вина!
Она уже направилась к кухне. Морис подозвал ее опять:
- Скажите, в каком доме остановился император?
- Да вот тут, сударь, прямо перед вами... Отсюда дом невиден;онза
этой высокой стеной, где деревья.
Морис расположился в беседке, расстегнулпояс,чтобысвободнейбыло
дышать, и выбрал столик, накоторыйсолнце,проскальзываясквозьлистья
винограда, бросало золотые блестки. Он всепосматривалнабольшуюжелтую
стену, за которой скрывался император. Там действительностоялскрытыйот
глаз дом, - снаружи не видно было даже черепичной крыши. Дверьвыходилана
другую сторону, на узкую деревенскую улицу, безединойлавкиидажебез
одного окна; она извивалась между мрачныхстен.Позади,раскинутыйсреди
соседних построек, маленький парк казалсяостровкомгустойзелени.Ана
другом конце дороги виднелся широкий двор, окруженный сараямииконюшнями,
загроможденный колясками и фургонами,кишевшийбеспрерывноприходящимии
уходящими людьми!
- Неужели это все для императора? - думаяпошутить,спросилМорису
служанки, которая накрывала стол свежей скатертью.
- Вот именно, только для императора, для него одного! - ответила онас
очаровательной улыбкой, радуясь, что может показать свои белые зубы.
Наверно,осведомленнаяконюхами,которыеужесовчерашнегодня
приходили сюда выпить, онавсеперечислила:главныйштаб,состоящийиз
двадцати пяти офицеров, шестьдесят лейб-гвардейцев ивзводпроводниковиз
конвоя,шестьжандармовизместнойохраны,императорскуюсвиту,
насчитывающуюсемьдесяттричеловека:дворецких,камердинеров,лакеев,
поваров,поварят,затемчетырехверховыхлошадейидвеколяскидля
императора, десять лошадей для конюхов, восемь для курьеров и для грумов, не
считая сорока семи почтовых лошадей; далее один шарабан, двенадцать фургонов
длябагажа,изкоторыхдва,предоставленныеповарам,вызваливней
восхищение обилием утвари,тарелок,бутылок,расставленныхвобразцовом
порядке.