Тогда уж ни огня, ни песен, ни выпивок! Иногда жестокострадали
от бессонныхночей,отжажды,отголода.Ивсе-такионилюбилиэто
существование, полное неожиданностей и приключений, эти вечныестычки,где
можно блеснуть собственной храбростью, занимательные, как завоеваниедикого
острова, эту войну, оживляемую набегами - крупным воровством и мародерством,
мелкимикражамихапунов,невероятныепроделкикоторыхсмешилидаже
генералов.
- Да, - сказал мрачно Проспер, - здесь не так, здесь воюют по-другому.
И в ответ на новый вопрос Мориса он рассказал,каконивысадилисьв
Тулоне,долгоитягостноехалидоЛюневиля.Там-тоонииузналио
Виссенбурге и Фрешвиллере. Дальше он уже ничего не знал; он смешивалгорода
от Нанси до Сен-Миеля, от Сен-Миеля до Метца. Четырнадцатого там,наверное,
произошло крупное сражение: небобыловогне;ноПроспервиделтолько
четырех улан за изгородью, и ему сказали, что восемнадцатого опятьначалась
та же музыка, только еще страшней. Однако стрелков тамбольшенебыло:в
Гравелоте они ждали на дорогеприказаниявступитьвбой,ноимператор,
удирая в коляске, велел им сопровождатьегодоВердена.Нечегосказать,
приятная скачка - сорок два километра галопом, да еще под страхом наткнуться
в любую минуту на пруссаков!
- А Базен? - спросил Роша.
- Базен? Говорят, он был рад-радешенек, чтоимператороставилегов
покое.
Лейтенант хотел узнать, прибудет ли Базен. Проспер пожалплечами:кто
его знает? Сшестнадцатогочислаонипроводилицелыеднивмаршахи
контрмаршах, под дождем ходили в разведку, в наряды, да так иневстретили
неприятеля. Теперь они - часть Шалонской армии.ПолкПроспера,дваполка
французских стрелков и один гусарский составляют одну издивизийрезервной
кавалерии, первую дивизию под командойгенералаМаргерита,окоторомон
говорил с восторгом и нежностью.
- Ну и молодец! Вот это орел!Дачтотолку?Ведьдосихпорнас
заставляли только месить грязь!
Они помолчали. Морис заговорил о Ремильи,одядеФушаре,иПроспер
пожалел, что не может повидать артиллериста Оноре, батареякоторогостоит,
наверно, в миле с лишним отсюда по ту сторону дороги в Лаон. Услыша фырканье
коня, он насторожился, встал и пошел посмотреть,ненужноличего-нибудь
Зефиру. Мало-помалу в кабачок набились военныевсехродоворужияивсех
чинов, то был час, когда пьютмаленькуючашкукофеирюмочкурома.Не
осталось ни одного свободного столика, исредилистьевдикоговинограда,
обрызганного солнцем, весело засверкали мундиры. КлейтенантуРошаподсел
военный врач Бурош, как вдруг явился Жан с приказом.
- Господин лейтенант, капитан будет ждать вас по служебным делам втри
часа.
Роша кивнул головой в знак того, что придет вовремя;ноЖанушелне
сразу и улыбнулся Морису, который закуривалпапиросу.
Роша кивнул головой в знак того, что придет вовремя;ноЖанушелне
сразу и улыбнулся Морису, который закуривалпапиросу.Содняскандалав
вагонемеждунимибылозаключеномолчаливоеперемирие,онисловно
присматривались друг к другу, все благосклонней.
Проспер вернулся и с нетерпением сказал:
- Я поем, пока мой начальник не выйдет из этого домишка... Делодрянь!
Император, пожалуй, вернется только вечером.
- Скажите, - спросил Морис с возрастающим любопытством, -можетбыть,
вы привезли известия о Базене?
- Возможно... Об этом говорили там, в Монтуа. Вдругвсезашевелились.
Жан, стоявший у входа в беседку, обернулся и сказал:
- Император!
Сидевшие тотчас же вскочили. Между тополей, наширокойбелойдороге,
сверкая золотым солнцем кирас,показалсявзводлейб-гвардейцеввчистых
блестящих мундирах. За ними открылось свободное пространство, и появилсяна
коне император в сопровожденииштаба,закоторымследовалвторойвзвод
лейб-гвардейцев.
Всеобнажилиголовы;раздалосьнесколькоприветственныхкликов.
Император, проезжая, поднял голову; он был бледен, лицо унеговытянулось,
мутные, водянистые глаза мигали. Казалось, он очнулся от дремоты;онотдал
честь и, при виде солнечного кабачка, слабо улыбнулся.
Тогда Жан иМорисотчетливоуслышали,какзаихспиной,оглядев
императора зорким глазом врача, Бурош проворчал:
- Ясно, у него зловредный камень в печени.
И коротко прибавил:
- Каюк!
Жан,понимаявсетолькочутьем,покачалголовой:такой
главнокомандующий -несчастьедляармии!ЧерезнесколькоминутМорис,
довольный хорошим завтраком, попрощался сПросперомипошелпрогуляться;
покуривая,онвсеещевспоминалбледного,безвольногоимператора,
проехавшего рысцой на своем коне. Это - заговорщик, мечтатель, у которого не
хватает решимости в такие минуты, когда надо действовать. Говорили,чтоон
очень добр, способен на великодушные чувства, к тому же очень упрям всвоих
желаниях-желанияхмолчаливогочеловека;оноченьхрабр,презирает
опасность, как фаталист, всегда готовый подчиниться неизбежности. Но онкак
бы цепенеет в часы великих катастроф,словнопарализованприизвестиио
совершившихся событиях, бессилен бороться с судьбой, если она против него. И
Морис подумал: не есть ли это - особое физиологическое состояние,вызванное
болями,неявляетсялинесомненнаяболезньимператорапричиной
нерешительности, все более обнажающейся бездарности, котораясказываетсяв
нем с самого началавойны.Этимобъясняетсявсе.Одинкамешеквтеле
человека - и рушится целая империя.