Этимобъясняетсявсе.Одинкамешеквтеле
человека - и рушится целая империя.Вечером,послепереклички,влагере
внезапноподняласьсуматоха:офицерызасуетились,передавалиприказы,
назначали выступление на следующее утро, в пять часов.Морисвздрогнулот
удивления и тревоги, поняв, что все опять изменилось: больше не отступаютк
Парижу, а идут на Верден, навстречу Базену. Пронесся слух, будтоотБазена
получена днем депеша с известием, что он отступает;иМорисподумал,что
начальник Проспера,офицерафриканскогострелковогополка,можетбыть,
привез копиюименноэтойдепеши.Значит,императрица-регентшаисовет
министров воспользовались вечной неуверенностью маршала Мак-Магона, одержали
верх и, опасаясь, что император вернетсявПариж,решилитолкнутьармию
вперед, наперекор всему, в последней попытке спасти династию. И вотжалкого
императора, этого несчастного человека, которомубольшенетместавего
империи, увезут, как ненужный, лишнийвьюквобозахвойск,ионбудет
осуждентаскатьзасобой,словновнасмешку,своюимператорскую
штаб-квартиру, лейб-гвардейцев, поваров, лошадей, кареты, коляски, фургоны с
серебряными кастрюлями и бутылками шампанского, свою пышную мантию, усеянную
пчелами, волочащуюся в крови и грязи по большим дорогам поражений.
ВполночьМорисещенеспал.Мучаясьлихорадочнойбессонницей,
перемежающейся тяжелыми снами, он ворочался в палатке с боку на бок. Наконец
он встал, вышел и почувствовал облегчение, впивая под порывами ветрасвежий
воздух.Небопокрылосьтяжелымитучами,ночьсталасовсемтемной,
простираясь суровым, безмерным мраком, в которомредкимизвездамимерцали
последние потухающие огни передовых линий. И вэтомчерномпокое,словно
подавленном тишиной, слышалось медленное дыхание статысячспящихсолдат.
Тогда утихли волнения Мориса, вегосердцезародилосьчувствобратства,
полное снисходительной нежности ко всем этим живым уснувшим существам;ведь
тысячи из них скоро заснут последним сном. Хорошие все-таки, люди!Конечно,
они совсем недисциплинированны, они воруют и пьют.
Но сколько человеческого страдания и сколько смягчающих обстоятельств в
этом крушении целого народа! Славных ветеранов Севастополя и Сольфериноуже
немного; они влились в ряды слишком юных солдат, неспособныхнадлительное
сопротивление.Четырекорпуса,составленныеипополненныенаспех,не
объединенные прочной связью, - армияотчаяния,жертвенноестадо,которое
посылают на заклание, чтобы попытаться смягчить гнев судьбы. Онипойдутпо
мученическому пути до конца, заплатят за общие ошибкиалымиручьямисвоей
крови, достигнут величия в самом ужасе бедствия.
И в этот час, в глубинах трепетной тьмы, Морис осознал великий долг. Он
больше не поддавался хвастливой надежде набаснословныепобеды.Походна
Верден - это был поход навстречу смерти; и он радостно, твердо примирилсяс
мыслью, что надо погибнуть.
IV
Во вторник 23 августа, в шесть часов утра, стотысячная Шалонскаяармия
снялась с лагеря и вскоре разлилась огромным потоком,какживаярека,на
мгновениеставшаяозеромитекущаядальше;вопрекислухам,которые
пронеслись накануне, многие солдаты свеликимудивлениемубедились,что,
вместо того чтобы продолжать отступление, они поворачиваются спиной к Парижу
и направляются на восток, в неизвестность.
В пять часов утра 7-й корпус ещенеполучилпатронов.Ужедвадня
артиллеристы выбивались из сил, выгружаяконейиснаряжениенастанции,
заваленной боеприпасами, которые в изобилии прибывалиизМетца.Тольков
последнюю минуту вагоны с патронами были обнаружены в непроходимойпутанице
составов, и посланная на выгрузку рота, в которой находился и Жан, доставила
в лагерь двести сорок тысяч патронов в спешно реквизированных повозках.Жан
роздал солдатам своего взвода по сто патронов на каждого, как полагаетсяпо
уставу, и в эту самую минуту ротный горнист Год подал сигнал к выступлению.
106-й полк не должен был проходить через Реймс; приказано было обогнуть
город и выйти на большую Шалонскую дорогу. Но и на этотразначальствоне
потрудилосьустановитьрасписаниечасов,такчтовсечетырекорпуса
выступили одновременно, и при выходе на первые отрезки общих дорог произошла
полнаянеразбериха.Артиллерияикавалерияежеминутнорассекалии
останавливали ряды пехоты. Целые бригады были вынуждены битый час неподвижно
стоятьподружьем.Вдовершениевсегоужечерездесятьминутпосле
выступления разразилась страшная гроза - такой ливень, что всепромоклидо
костей, а ранцы и шинели стали ещебольшеоттягиватьплечи.Когдадождь
перестал, 106-й полк, наконец, тронулся в путь, а насоседнемполезуавы,
вынужденные ждать еще дольше, затеяли игру, чтобы не былотакскучно:они
принялись бросать друг в друга комками грязи и громко хохотали,забрызгивая
шинели.
Скоро в это августовское утро опятьпоказалосьсолнце,торжествующее
солнце. И люди снова повеселели; от них шел пар, как от выстиранногобелья,
развешанного на дворе; они быстро просохли и былипохожинаперепачканных
псов, которых вытащили из лужи; солдатысмеялисьнадкомьямизатверделой
грязи, прилипшей к красным штанам. На каждом перекресткеприходилосьвновь
останавливаться. В самом конце предместья Реймсаостановилисьвпоследний
раз перед кабачком, полным народу.
Морис решил угостить взвод и предложил выпить за здоровье всех.
- Капрал! Если позволите...
После минутного колебания Жан согласился выпить стаканчик.Здесьбыли
Лубе и Шуто, скрытный и почтительный с тех пор, какЖанпоказалемусвои
когти; были и Паш с Лапулем, славные ребята в те дни,когдаимнедурили
голову.
- За ваше здоровье, капрал! - хитрым тоном сказал Шуто.
- За ваше! Пусть всепостараютсявернутьсясголовойиногами!-
вежливо ответил Жан, и все одобрительно засмеялись.