Я всегда могу сказать, который час и где я нахожусь.
Меня привезли сюда ночью, на лодке, но я отлично знаю, где я. Вот, смотрите!
Здесь Марсельская гавань, - привстав на колени,онначалчертитьсмуглым
пальцем по каменному полу. - Здесь Тулон (и тулонская каторга), вотсэтой
стороны Испания; а вон с той - Алжир. Там, налево,Ницца.Атеперьвдоль
Корниша сюда, и вот вам Генуя. Генуэзский мол и гавань. Карантин.Авоти
самый город:поднимающиесяуступамисады,гдецвететбелладонна.Так,
поехалидальше.ПортоФино.ВозьмемкурснаЛиворно.Атеперьна
Чивита-Веккиа. Отсюда прямаядорогав...эхты!ДляНеаполяместане
хватило! - Палец его уже уперся в стену. - Но все равно: Неаполь вот тут!
Он стоял на коленях, поглядывая на своегосотоварищанепо-тюремному
веселыми глазами. Небольшой загорелый человек, живой июркий,несмотряна
плотное телосложение. Серьгивкоричневыхотзагараушах,белыезубы,
освещающие плутовскую физиономию, черные как смоль волосы, курчавящиесянад
коричневым лбом, рваная красная рубашка, распахнутаянакоричневойгруди.
Широкие, как у моряка, штаны, еще крепкие башмаки,красныйколпак,сбитый
набок; красный кушак, а за кушаком нож.
- Теперь смотрите, несобьюсьлияспути,возвращаясь.Следите,
патрон! Чивита-Веккиа, Ливорно, Порто Фино,Генуя,Ницца(вотздесь,за
Корнишем), Марсель и мы с вами. Вот тут, где приходится мой большой палец, -
каморка тюремщика и его ключи,аздесь,умоегозапястья,футляр,где
хранится государственная бритва - гильотина; ее ведь тоже держат под замком.
Первый узник вдруг яростно сплюнул на пол и заскрежетал зубами.
И тотчас же словно в ответ заскрежетал внизу ключ в замочнойскважине,
затем хлопнула дверь. Послышались медленные, тяжелыешагиполестнице,а
вперемежку с ними детский щебечущийголосок;ещемгновение-ивокне
показался тюремщик с маленькой девочкой лет трех или четырех,прижимавшейся
к его плечу; в руке у него была корзина.
- Как поживаете нынче,господа?Моядочуркатожепришласомной,
поглядеть на отцовских птичек. Ну, что же ты? Вот они, птички, моякуколка,
вот, гляди на них.
Поднеся ребенка поближе к решетке, он и сам зорко приглядывался к своим
птичкам, особенно ктой,чтопоменьше-ееживостьявновнушалаему
недоверие.
- Я вам принес ваш хлеб, синьорЖан-Батист,-сказалон(всетрое
говорили по-французски, но смуглый человечек был итальянец). - И я хотелбы
посоветовать вам: не играйте...
- А почему вы не советуете того же моему патрону? - спросил Жан-Батист,
ухмыляясь и показывая свои белые зубы.
-Такведьвашпатронвсегдавыигрывает,-возразилтюремщик,
недружелюбно покосившись на того, о ком шла речь, - а выпроигрываете.Это
совсем другое дело.
Это
совсем другое дело. Вам потом приходится есть одинчерствыйхлеб,запивая
его какой-то кислятиной, аонлакомитсялионскойколбасой,заливнымиз
телячьих ножек, белым хлебом,сыромиотборнымивинами.Чтожетыне
смотришь на птичек, моя куколка?
- Бедные птички, - сказала малютка.
Святое сострадание озаряло хорошенькое личико ребенка, глядевшее сквозь
решетку. Повинуясь невольному побуждению, Жан-Батист встал и подошелближе.
Второй узник оставался в прежней позе, только жадно посматривал на корзину.
- Погодите-ка, - сказал тюремщик, ставя девочку на выступ по ту сторону
решетки, - она сама покормит птичек. Вот этот каравай хлеба-длясиньора
Жан-Батиста. Мы его разломим пополам,иначеегонепросунутьвклетку.
Смотри,какаяславнаяптичка,дажепоцеловалатеберучонку.Колбаса,
завернутая в виноградные листья, что для господина Риго. И вкусноезаливное
из телячьих ножек тоже для господина Риго. И эти три белые булочки тожедля
господина Риго. И сыр тоже - и вино тоже - и табак тоже - все длягосподина
Риго. Счастливая эта птичка!
Девочка послушно передавала все названноевмягкие,нежные,изящной
формы руки за решеткой, но делала это с явным страхом, иной раз даже спешила
отдернуть свою ручку и, нахмурив лобик, смотреланетоиспуганно,нето
сердито.Амеждутемонатакдоверчивоположилачерствыйхлебна
заскорузлую, шершавую ладонь Жан-Батиста (на всех десяти пальцах которого не
набралось бы достаточно ногтя для одного лишьмизинцагосподинаРиго),а
когда он поцеловал ее ручку, ласково погладила его по щеке. Но господин Риго
не обратил на это ни малейшего внимания; желая задобрить отца, он улыбался и
кивал дочке, а когда все припасы были ему переданыиудобноразложенына
подоконнике, принялся истреблять их с завидным аппетитом.
Когда господин Риго смеялся, в лице егопроисходилаперемена,скорее
занятная, нежели приятная. Егоусывздергивалиськверху,акончикноса
загибался книзу, придавая ему зловещее и хищное выражение.
- Вот! - сказалтюремщики,перевернувкорзину,вытряхнулсодна
крошки. - Деньги ваши я потратил все. Вот вам счетец, и дело с концом. Как я
ипредполагал,господинРиго,председательбудетиметьудовольствие
встретиться с вами нынче в час пополудни.
- Чтобы судить меня, да? - спросил Риго, застыв сножомврукеис
куском во рту.
- Угадали. Чтобы вас судить.
- А насчет меня ничего нет нового?-спросилЖан-Батист,благодушно
принявшийся было за свой черствый хлеб.
Тюремщик молча пожал плечами.
- Матерь божия! Что же, я до конца своих дней буду сидеть тут?
- А мне откуда знать? -воскликнултюремщик,обернувшиськнемус
живостью истинного южанина и так яростно жестикулируя обеими руками ивсеми
десятью пальцами, как будто намеревался разорвать его вклочки.