-Вздумал
тоже, спрашивать у меня, сколько он будет здесь сидеть! Ну, откуда мне знать
это, Жан-Батист Кавалетто? Разрази меня бог! Иныеарестантывовсенетак
рвутся поскорей попасть к судье в руки.
При этих словах он искоса глянул в сторону господина Риго, ногосподин
Риго уже снова принялся закусывать, хоть и не с таким аппетитом, как прежде.
- До свиданья, птички! - подсказал тюремщик своей дочурке, взявеена
руки и целуя.
- До свиданья, птички, -повториламалютка.Тюремщикмедленностал
спускаться с лестницы, напевая куплет из детской песенки:
Кто там шагает в поздний час?
Кавалер де ла Мажолэн!
Кто там шагает в поздний час?
Нет его веселей!
и таким милым было невинноеличико,выглядывавшееповерхотцовского
плеча, что Жан-Батист счел своим долгом подтянуть из-за решетки верным, хотя
и сипловатым голосом:
Придворных рыцарей краса,
Кавалер де ла Мажолэн!
Придворных рыцарей краса,
Нет его веселей!
Это заставило тюремщика остановиться, пройдя несколько ступенек,чтобы
девочка могла дослушать песню и повторитьприпев,покаонаипевецеще
видели друг друга. Но вот ее головка скрыласьизвиду,исчезлаиголова
тюремщика, и только детский голосок слышался до тех пор,поканехлопнула
внизу дверь.
Жан-Батист еще постоял у решетки, прислушиваясь кмедленноугасавшему
эхо - в тюрьме даже эхо звучало глуше и словно отставало визнеможении;но
он мешал господину Риго, и тот пинком ноги отогнал его напрежнееместов
темный угол камеры. Маленький итальянец как ни в чем не бывало уселсяснова
на каменный пол (видно было, что ему не привыкать стать к этому) и, разложив
перед собой три ломтя черствого хлеба, принялсягрызтьчетвертыйстаким
азартом, как будто побилсяобзаклад,чторасправитсяснимивсамое
короткое время.
Быть может, и текли у него слюнки при взгляде на лионскую колбасу ина
заливное из телячьих ножек, но эти пышные яства недолго щекотали его аппетит
своим видом. Мысли о председателе и о суде не помешали господину Ригоумять
все дочиста, после чего он тщательно обсосал пальцы и вытерихвиноградным
листом.Допиваяизбутылкивино,оноглянулсянасвоегособратапо
заключению, и усы его вздернулись кверху, а нос загнулся книзу.
- Как твой хлеб, хорош ли на вкус?
- Суховат немного, да приправа выручает, - отвечалЖан-Батист,подняв
свой нож.
- Какая такая приправа?
- А я, видите ли, умею по-разному резать хлеб. Вот так-будтодыню.
Или вот так - будто жареную рыбу. Или так - будто яичницу.Илиещетак-
будто лионскую колбасу. - При этих словах Жан-Батист ловкоорудовалножом,
не забывая в то же время работать челюстями.
- Держи! - крикнул ему господин Риго.
- Держи! - крикнул ему господин Риго. - Пей! Допивай до конца!
То был не слишком щедрый дар - вина в бутылке осталось лишь надонышке
- но синьор Кавалетто принял его с благодарностью; проворно вскочив на ноги,
он подхватил бутылку, опрокинулеесебевротипричмокнулгубамиот
удовольствия.
- Поставь бутылку туда, где стоят остальные, - сказал Риго.
Маленький итальянец исполнил приказание, а потомсзажженнойспичкой
наготове встал возле Риго, который свертывалсебепапиросыизнарезанной
квадратиками бумаги, доставленной ему вместе с табаком.
- Вот тебе! Можешь выкурить одну!
- Тысяча благодарностей, патрон! - отозвался Жан-Батист на языкесвоей
родины и со всей горячностью, свойственной ее сынам.
Господин Риго закурил,спряталостальнойзапаскуревавнагрудный
карман, лег на скамью и вытянулся во весь рост. Кавалетто сиделнаполуи
мирно попыхивал папиросой, обхватив руками колени. Какая-то непонятная сила,
казалось, притягивала взгляд господина Риго к томуместечкунаполу,где
Кавалетто,чертяплан,останавливалсвойбольшойпалец.Итальянец,
подметивший это, несколько озадаченно следил за направлением его взгляда.
- Что за гнусная дыра! - сказал господинРиго,прерываязатянувшееся
молчание. - Ничего не видно даже при свете дня. Впрочем, разве это свет дня?
Это свет прошлой недели, прошлого месяца, прошлого года! Взгляни,какойон
слабый, тусклый!
Дневной свет попадал вкамерукакбыпроцеженнымчерезквадратную
воронку окна на лестнице - окна, в которое нельзя былоувидетьникусочка
неба, да и ничего другого тоже.
- Кавалетто! - сказал господин Риго, отводя глаза отэтойворонки,к
которой они оба невольно обратили взгляд после его слов. -Кавалетто,ведь
ты знаешь, что я - джентльмен?
- Как не знать.
- Сколько времени мы находимся здесь?
- Я - завтра в полночь будет одиннадцать недель.Вы-нынчевпять
пополудни будет девять недель и три дня.
- Видел ли ты хоть раз, чтобы яутруждалсебякакой-нибудьработой?
Подмел бы пол, илиразостлалтюфяки,илисвернултюфяки,илиподобрал
рассыпавшиеся шашки, или сложил домино, или вообще палец о палец ударил?
- Ни разу!
- А пришло ли тебе хоть раз в голову, что мне бы следоваловзятьсяза
какую-нибудь работу?
Жан-Батист энергично замахалуказательнымпальцемправойруки,что
является самой сильной формой отрицания в итальянской речи.
- Нет! Стало быть, ты, как только увидел меня здесь,сразужепонял,
что перед тобой джентльмен?
- Altro! - воскликнул Жан-Батист,закрывглазаиэнергичнотряхнув
головой.Словоэтовустахгенуэзцаможетозначатьподтверждение,
возражение, одобрение, порицание, насмешку, упрек, похвалуиещеполсотни
других вещей; в данном случае оно примерно соответствовало нашему "Еще бы!",
но только учетверенному по силе выражения.