Она-тоибылаЧекунда.Сней
вместе пришла Двугрошовая. Эта уже была вне всякого описания.
- И с вамидавноневидались,-продолжалволокита,обращаяськ
Двугрошовой, - что это вы словно как похудели?
- А может быть. Прежде-то я куды была толстая, а теперь-вотсловно
иглу проглотила.
- Все по солдатикам-с?
- Нет уж это вам про нас злые люди набухвостили; авпрочем,чтож-с?
Хоть без ребрушка ходить, да солдатика любить!
- А вы их бросьте, а нас любите; у нас деньги есть...
В довершениекартиныпредставьтесебеэтоговолокиту,бритого,в
кандалах, полосатого и под конвоем.
Я простился с Акимом Акимычем и, узнав,чтомнеможноворотитьсяв
острог, взял конвойного и пошелдомой.Народужесходился.Преждевсех
возвращаются с работы работающие на уроки. Единственноесредствозаставить
арестанта работать усердно, это - задать емуурок.Иногдаурокизадаются
огромные, но все-таки они кончаютсявдвоескорее,чемеслибзаставили
работатьвплотьдообеденногобарабана.Окончивурок,арестант
беспрепятственно шел домой, и уже никто его не останавливал.
Обедают не вместе, а как попало, ктораньшепришел;даикухняне
вместила бы всех разом. Я попробовал щей, но с непривычки не мог ихестьи
заварил себе чаю. Мы уселись на конце стола. Со мной был одинтоварищ,так
же как и я, из дворян.
Арестанты приходили и уходили. Было, впрочем,просторно,ещеневсе
собрались. Кучка в пять человек уселась особозабольшимстолом.Кашевар
налил им две чашки щей и поставил на стол целую латку с жаренойрыбой.Они
что-то праздновали и ели свое. На нас они поглядели искоса. Вошел один поляк
и сел рядом с ними.
- Дома не был, а все знаю! - громкозакричалодинвысокийарестант,
входя в кухню и взглядом окидывая всех присутствующих.
Он был лет пятидесяти, мускулист и сухощав.Влицеегобылочто-то
лукавое и вместе веселое.Вособенностизамечательнабылаеготолстая,
нижняя, отвисшая губа; она придавала его лицу что-то чрезвычайно комическое.
- Ну, здоровоночевали!Чтожнездороваетесь?Нашимкурским!-
прибавил он, усаживаясь подлеобедавшихсвоекушанье,-хлебдасоль!
Встречайте гостя.
- Да мы, брат, не курские.
- Аль тамбовские?
- Да и не тамбовские. С нас, брат,тебенечеговзять.Тыступайк
богатому мужику, там проси.
- В брюхе-то у меня, братцы, сегодня Иван Таскун да МарьяИкотишна;а
где он, богатый мужик, живет?
- Да вон Газин богатый мужик; к нему и ступай.
- Купит, братцы, сегодня Газин, запил; весь кошель пропивает.
-Целковыхдвадцатьесть,-заметилдругой.
-Выгодно,братцы,
целовальником быть.
- Что ж, не примете гостя? Ну, так похлебаем и казенного.
- Да ты ступай проси чаю. Вон баре пьют.
- Какие баре, тут нетбар;такиеже,какимытеперь,-мрачно
промолвил один, сидевший в углу арестант. До сих пор он не проговорил слова.
- Напился бы чаю,дапроситьсовестно:мысамбицией!-заметил
арестант с толстой губой, добродушно смотря на нас.
- Если хотите, я вам дам, - сказал я, приглашая арестанта, - угодно?
- Угодно? Да уж как не угодно! - Он подошел к столу.
- Ишь, дома лаптем щи хлебал, аздесьчайузнал;господскогопитья
захотелось, - проговорил мрачный арестант.
- А разве здесь никто не пьет чаю? - спросил я его, но оннеудостоил
меня ответом.
- Вот и калачи несут. Уж удостойте и калачика!
Внесли калачи. Молодой арестант нес целую связку ираспродавалеепо
острогу. Калашница уступалаемудесятыйкалач;наэтот-токалачони
рассчитывал.
- Калачи, калачи! - кричал он, входя в кухню,-московские,горячие!
Сам бы ел, да денег надо. Ну, ребята, последний калач остался: укогомать
была?
Это воззвание к материнской любвирассмешиловсех,иунеговзяли
несколько калачей.
- А что, братцы, - проговорил он, - ведь Газин-то сегодня догуляется до
греха! Ей-богу! Когда гулять вздумал. Неравно осмиглазый придет.
- Спрячут. А что, крепко пьян?
- Куды! Злой, пристает.
- Ну, так догуляется до кулаков...
- Про кого они говорят? - спросил я поляка, сидевшего рядом со мною.
- Это Газин, арестант. Он торгует здесь вином. Когданаторгуетденег,
тотчас же их пропивает. Он жесток и зол; впрочем, трезвый смирен;когдаже
напьется, то весь наружу; на людей с ножом кидается. Тут уж его унимают.
- Как же унимают?
- На него бросаются человек десять арестантов и начинаютужаснобить,
до тех пор, пока он не лишится всех чувств,тоестьбьютдополусмерти.
Тогда укладывают его на нары и накрывают полушубком.
- Да ведь они могут его убить?
- Другого бы убили, но не его. Он ужасно силен, сильнеездесьвсехв
остроге и самого крепкого сложения. На другое же утро онвстаетсовершенно
здоровый.
- Скажите, пожалуйста, - продолжал я расспрашивать поляка, -ведьвот
они тоже едят свое кушанье, а я пью чай. А между тем они смотрят, какбудто
завидуют за этот чай. Что это значит?
- Это не за чай, - отвечал поляк. - Они злятся на васзато,чтовы
дворянин и на них не похожи. Многие из них желали бы к вам придраться. Им бы
оченьхотелосьвасоскорбить,унизить.Выещемногоувидитездесь
неприятностей. Здесь ужасно тяжело для всех нас. Нам всехтяжелеевовсех
отношениях.