Здесь ужасно тяжело для всех нас. Нам всехтяжелеевовсех
отношениях. Нужно много равнодушия, чтоб к этому привыкнуть. Вы ещенераз
встретите неприятности и брань за чай и за особую пищу, несмотря на то,что
здесь очень многие и очень часто едят свое, а некоторые постоянно пьютчай.
Им можно, а вам нельзя.
Проговорив это, он встал и ушелиз-застола.Черезнесколькоминут
сбылись и слова его...
III
ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Только что ушел М-цкий (тот поляк, которыйговорилсомною),Газин,
совершенно пьяный, ввалился в кухню.
Пьяный арестант, среди бела дня, в будний день, когда все обязаныбыли
выходить на работу,пристрогомначальнике,которыйкаждуюминутумог
приехать в острог, при унтер-офицере, заведующем каторжными и находящемсяв
остроге безотлучно, при караульных, при инвалидах - одним словом,привсех
этих строгостях совершенно спутывал всезарождавшиесявомнепонятияоб
арестантском житье-бытье. И довольно долго пришлось мне прожитьвостроге,
прежде чем я разъяснил себе все такие факты, стользагадочныедляменяв
первые дни моей каторги.
Я говорил уже, что у арестантов всегда была собственнаяработаичто
эта работа - естественнаяпотребностькаторжнойжизни;что,кромеэтой
потребности, арестант страстно любит деньги и ценитихвышевсего,почти
наравне с свободой, и что он уже утешен, если они звенят у неговкармане.
Напротив, он уныл, грустен, беспокоен и падает духом, если их нет,итогда
он готов и на воровство и на что попало, только бы их добыть.Но,несмотря
на то, что в острогеденьгибылитакоюдрагоценностью,ониникогдане
залеживались у счастливца, их имеющего. Во-первых, трудно было их сохранить,
чтоб не украли или не отобрали. Если майор добирался до них,привнезапных
обысках, то немедленно отбирал. Может быть, он употреблялихнаулучшение
арестантской пищи; по крайней мере они приносились к нему. Но всего чащеих
крали: ни на кого нельзя было положиться. Впоследствии у нас открылиспособ
сохранять деньгисполноюбезопасностью.Ониотдавалисьнасохранение
старику староверу, поступившемукнамизстародубовскихслобод,бывших
когда-то Ветковцев... Но не могу утерпеть, чтоб не сказать онемнесколько
слов, хотя и отвлекаюсь от предмета.
Это былстаричоклетшестидесяти,маленький,седенький.Онрезко
поразил меня с первого взгляда. Он так не похож былнадругихарестантов:
что-то до того спокойное и тихоебыловеговзгляде,что,помню,яс
каким-то особеннымудовольствиемсмотрелнаегоясные,светлыеглаза,
окруженные мелкими лучистыми морщинками. Частоговориляснимиредко
встречал такое доброе, благодушное существо в моей жизни.Прислалиегоза
чрезвычайно важное преступление.
Между стародубовскими старообрядцамистали
появляться обращенные. Правительство сильно поощряло их и сталоупотреблять
все усилия для дальнейшего обращения и других несогласных. Старик, вместес
другими фанатиками, решился "стоять за веру",каконвыражался.Началась
строиться единоверческая церковь, и они сожгли ее. Какодиниззачинщиков
старик сослан был в каторжную работу. Был он зажиточный, торгующиймещанин;
дома оставил жену, детей; но с твердостьюпошелвссылку,потомучтов
ослеплении своем считал ее "мукою за веру". Прожив с ним некоторое время, вы
бы невольно задали себе вопрос: как мог этотсмиренный,кроткийкакдитя
человек быть бунтовщиком? Я несколько раз заговаривал с ним "о вере". Онне
уступал ничегоизсвоихубеждений;ноникогданикакойзлобы,никакой
ненависти не было в его возражениях. А между тем онразорилцерковьине
запирался в этом. Казалось,что,посвоимубеждениям,свойпоступоки
принятые за него "муки" он должен бы был считать славным делом.Нокакни
всматривался я, как ни изучал его, никогда никакого признакатщеславияили
гордости не замечал я в нем. Были у нас вострогеидругиестарообрядцы,
большею частью сибиряки. Этобылсильноразвитойнарод,хитрыемужики,
чрезвычайные начетчики и буквоедыипо-своемусильныедиалектики;народ
надменный, заносчивый, лукавый и нетерпимыйввысочайшейстепени.Совсем
другой человек был старик. Начетчик, может быть, больше их, он уклонялсяот
споров. Характера был в высшей степени сообщительного. Он былвесел,часто
смеялся - не тем грубым, циническимсмехом,какимсмеялиськаторжные,а
ясным, тихим смехом, в котором много былодетскогопростодушияикоторый
как-то особенно шел к сединам. Может быть, я ошибаюсь, но мнекажется,что
по смеху можно узнать человека, и если вам спервойвстречиприятенсмех
кого-нибудь из совершенно незнакомыхлюдей,тосмелоговорите,чтоэто
человек хороший. Во всем остроге старик приобрел всеобщее уважение,которым
нисколько не тщеславился. Арестантыназывалиегодедушкойиникогдане
обижалиего.Яотчастипонял,какоемогониметьвлияниенасвоих
единоверцев. Но, несмотря на видимую твердость, с которою он переживалсвою
каторгу, в нем таилась глубокая, неизлечимаягрусть,которуюонстарался
скрывать от всех. Я жил с ним в одной казарме. Однажды, часу в третьем ночи,
я проснулся и услышал тихий, сдержанный плач.Стариксиделнапечи(той
самой, на которойпрежденегопоночаммолилсязачитавшийсяарестант,
хотевший убить майора) и молился по своей рукописной книге. Он плакал,ия
слышал, как он говорил повременам:"Господи,неоставьменя!Господи,
укрепи меня! Детушкимоималые,детушкимоимилые,никогда-тонамне
свидаться! " Не могу рассказать, как мне стало грустно. Вот этому-то старику
мало-помалу почти все арестанты начали отдавать свои деньги нахранение.