Ниодного
слова в защиту нас! Ни одного крика наГазина!-дотакойстепенибыла
сильна в нихненавистькнам!Им,видимо,приятнобылонашеопасное
положение... Но дело кончилось благополучно; только чтоонхотелопустить
сельницу, кто-то крикнул из сеней:
- Газин! Вино украли!..
Он грохнул сельницу на пол и как сумасшедший бросился из кухни.
- Ну, бог спас! - говорили межсобойарестанты.Идолгопотомони
говорили это.
Я не мог узнать потом, было ли это известие о краже винасправедливое,
или кстати придуманное, нам во спасение.
Вечером, уже в темноте, перед запором казарм, яходилоколопаль,и
тяжелая грусть пала мне на душу, и никогда после я не испытывал такой грусти
во всю мою острожную жизнь. Тяжело переносить первый день заточения, гдебы
то ни было: в остроге ли, в каземате ли, в каторге ли...Но,помню,более
всего занимала меня одна мысль, которая потом неотвязчиво преследоваламеня
вовсевремямоейжизнивостроге,-мысльотчастинеразрешимая,
неразрешимая для меня и теперь: это о неравенстве наказания за одни и теже
преступления. Правда, и преступление нельзя сравнятьодносдругим,даже
приблизительно. Например: итотидругойубиличеловека;взвешенывсе
обстоятельства обоих дел; и по тому и по другомуделувыходитпочтиодно
наказание. А между тем, посмотрите, какаяразницавпреступлениях.Один,
например, зарезал человека так, за ничто,залуковицу:вышелнадорогу,
зарезал мужика проезжего, а у него-то и всего одна луковица. "Что ж, батька!
Ты меня посылал на добычу: вон я мужика зарезал и всего-то луковицунашел".
- "Дурак! Луковица - ан копейка! Сто душ - сто луковиц,воттеирубль!"
(острожная легенда). А другой убил, защищая от сладострастного тираначесть
невесты, сестры, дочери.Одинубилпобродяжничеству,осаждаемыйцелым
полком сыщиков, защищая свою свободу,жизнь,нередкоумираяотголодной
смерти; а другой режет маленьких детей из удовольствиярезать,чувствовать
на своих рукахихтеплуюкровь,насладитьсяихстрахом,ихпоследним
голубиным трепетом под самым ножом. И что же? И тот и другой поступают вту
же каторгу. Правда,естьвариациявсрокахприсуждаемыхнаказаний.Но
вариаций этих сравнительно немного;авариацийводномитомжероде
преступлений-бесчисленноемножество.Чтохарактер,товариация.Но
положим, что примирить, сгладить эту разницу невозможно, что это своего рода
неразрешимая задача - квадратура круга, положим так!Ноеслибдажеэто
неравенство и не существовало, - посмотрите на другую разницу, на разницув
самых последних наказаниях... Вот человек, который вкаторгечахнет,тает
как свечка; и вот другой, который до поступления в каторгу и незналдаже,
что есть на свете такая развеселаяжизнь,такойприятныйклубразудалых
товарищей.
Да,приходятвострогитакие.Вот,например,человек
образованный,сразвитойсовестью,ссознанием,сердцем.Однаболь
собственного его сердца, прежде всяких наказаний, убьет егосвоимимуками.
Он сам себя осудит за своепреступлениебеспощаднее,безжалостнеесамого
грозного закона. А вот рядом с ним другой, который дажеинеподумаетни
разу о совершенном им убийстве, во всю каторгу. Он даже считает себя правым.
А бывают и такие, которые нарочно делают преступления, чтоб только попасть в
каторгу и тем избавиться от несравненно более каторжной жизни наволе.Там
он жил в последней степени унижения, никогда не наедался досыта и работал на
своего антрепренера с утра до ночи; а вкаторгеработалегче,чемдома,
хлеба вдоволь, и такого, какого он еще и не видывал; по праздникам говядина,
есть подаяние,естьвозможностьзаработатькопейку.Аобщество?Народ
продувной, ловкий, всезнающий;ивотонсмотритнасвоихтоварищейс
почтительным изумлением; он еще не видал таких; он считает ихсамымвысшим
обществом, которое только может быть в свете.Неужелинаказаниедляэтих
двух одинаково чувствительно?Но,впрочем,чтозаниматьсянеразрешимыми
вопросами! Бьет барабан, пора по казармам.
IV
ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Началась последняя поверка.Послеэтойповеркизапиралиськазармы,
каждая особым замком, и арестанты оставлялись запертыми вплоть до рассвета.
Поверка производиласьунтер-офицеромсдвумясолдатами.Дляэтого
арестантов выстраивали иногда на дворе, иприходилкараульныйофицер.Но
чаще вся эта церемония происходила домашним образом: поверялипоказармам.
Так было и теперь. Поверяющиечастоошибались,обсчитывались,уходилии
возвращались снова. Наконец бедные караульные досчитались до желаннойцифры
и заперли казарму. В ней помещалось человек до тридцатиарестантов,сбитых
довольно тесно на нарах. Спать было еще рано. Каждый, очевидно,долженбыл
чем-нибудь заняться.
Из начальства в казарме оставался только один инвалид, о котором яуже
упоминалпрежде.Вкаждойказарметожебылстаршийизарестантов,
назначаемый самим плац-майором,разумеется,захорошееповедение.Очень
часто случалось, чтоистаршиевсвоюочередьпопадалисьвсерьезных
шалостях; тогда ихсекли,немедленноразжаловаливмладшиеизамещали
другими. В нашей казарме старшим оказался Аким Акимыч, который, кудивлению
моему, нередко покрикивал на арестантов. Арестанты отвечали емуобыкновенно
насмешками. Инвалид был умнее его и нивочтоневмешивался,аеслии
случалось ему шевелить когда языком,тонеболеекакизприличия,для
очистки совести. Он молча сидел на своей койке и тачал сапоги. Арестантыне
обращали на него почти никакого внимания.
В этот первый день моей острожной жизниясделалоднонаблюдениеи
впоследствии убедился, что оно верно.