Но я неунялся;менячто-то
тянуло к нему, и месяц спустя я ни с того ни с сего сам зашел к Горянчикову.
Разумеется, я поступил глупо и неделикатно. Онквартировалнасамомкраю
города, у старухи мещанки, у которой была больная в чахотке дочь,аутой
незаконнорожденная дочь,ребеноклетдесяти,хорошенькаяивеселенькая
девочка. Александр Петрович сидел с ней и учил ее читать в ту минуту, какя
вошел к нему. Увидя меня, он до того смешался, как будтояпоймалегона
каком-нибудь преступлении. Он растерялсясовершенно,вскочилсостулаи
глядел на меня во все глаза. Мы наконец уселись;онпристальноследилза
каждым моим взглядом, как будто вкаждомизнихподозревалкакой-нибудь
особенныйтаинственныйсмысл.Ядогадался,чтоонбылмнителендо
сумасшествия. Он с ненавистью глядел на меня, чуть не спрашивая:"Даскоро
ли ты уйдешь отсюда?" Я заговорил с ним о нашем городке, о текущих новостях;
он отмалчивался и злобно улыбался; оказалось, что он не только не знал самых
обыкновенных, всем известных городских новостей, нодаженеинтересовался
знать их. Заговорил я потом о нашем крае, о его потребностях; он слушал меня
молча и до того странно смотрел мне в глаза, что мне стало наконецсовестно
за наш разговор.Впрочем,ячутьнераздразнилегоновымикнигамии
журналами; они были у меня в руках, только что с почты, я предлагалихему
еще неразрезанные. Он бросил на них жадный взгляд, нототчасжепеременил
намерение и отклонил предложение, отзываясь недосугом. Наконец я простился с
ним и, выйдя от него,почувствовал,чтоссердцамоегоспалакакая-то
несноснаятяжесть.Мнебылостыдноипоказалосьчрезвычайноглупым
приставать к человеку, который именно поставляет своею главнейшею задачею-
как можно подальше спрятаться от всего света. Но дело былосделано.Помню,
что книг я у него почти совсем незаметил,и,сталобыть,несправедливо
говорили о нем, что он много читает. Однако же,проезжаяразадва,очень
поздно ночью, мимо его окон,язаметилвнихсвет.Чтожеделалон,
просиживая до зари? Не писал ли он? А если так, что же именно?
Обстоятельства удалили меня из нашего городка месяца на три. Возвратясь
домой уже зимою, яузнал,чтоАлександрПетровичумеросенью,умерв
уединении и даже ни разу не позвал к себе лекаря. В городке о нем ужепочти
позабыли. Квартира его стояла пустая. Я немедленно познакомилсясхозяйкой
покойника, намереваясь выведать у нее; чем особенно занимался ее жилец ине
писал ли он чего-нибудь? За двугривенныйонапринесламнецелоелукошко
бумаг, оставшихся после покойника. Старуха призналась, что две тетрадкиона
уже истратила. Это была угрюмая и молчаливая баба, откоторойтруднобыло
допытаться чего-нибудь путного. О жильце своемонанемогласказатьмне
ничего особенного нового. По ее словам, он почти никогда ничего неделали
по месяцам не раскрывал книги инебралперавруки;затоцелыеночи
прохаживал взад и вперед по комнате и все что-то думал, а иногдаиговорил
сам с собою; что он очень полюбил и очень ласкал ее внучку, Катю, особенно с
тех пор, как узнал, что ее зовут Катей, и что в Катерининденькаждыйраз
ходил по ком-то служить панихиду.
Гостей не мог терпеть;содворавыходил
только учить детей; косился даже на нее, старуху, когда она, развнеделю,
приходила хоть немножко прибрать в его комнате, и почти никогда не сказалс
нею ни единого слова в целых три года. Я спросил Катю: помнит ли онасвоего
учителя? Она посмотрела на меня молча, отвернуласькстенкеизаплакала.
Стало быть, мог же этот человек хоть кого-нибудь заставить любить себя.
Я унес его бумаги и целый день перебирал их. Тричетвертиэтихбумаг
были пустые, незначащие лоскутки или ученические упражнения спрописей.Но
тутжебылаоднатетрадка,довольнообъемистая,мелкоисписаннаяи
недоконченная, может быть заброшенная изабытаясамимавтором.Этобыло
описание,хотяибессвязное,десятилетнейкаторжнойжизни,вынесенной
Александром Петровичем. Местами этоописаниепрерывалоськакою-тодругою
повестью,какими-тостранными,ужаснымивоспоминаниями,набросанными
неровно, судорожно, как будто покакому-топринуждению.Янесколькораз
перечитывал эти отрывки и почти убедился, что они писаны в сумасшествии.Но
каторжные записки - "Сцены из Мертвого дома",-какназываетонихсам
где-то в своей рукописи, показались мне не совсем безынтересными. Совершенно
новый мир, до сих пор неведомый, странность иных фактов, некоторые особенные
заметки о погибшем народе увлекли меня, и я прочел кое-чтослюбопытством.
Разумеется, я могу ошибаться. На пробу выбираю сначала две-три главы;пусть
судит публика...
I
МЕРТВЫЙ ДОМ
Острогнашстоялнакраюкрепости,усамогокрепостноговала.
Случалось, посмотришь сквозь щели забора на свет божий: не увидишьлихоть
чего-нибудь? - и только и увидишь, что краешек неба да высокий земляной вал,
поросший бурьяном, а взадивпередповалу,деньиночь,расхаживают
часовые; и тут же подумаешь, что пройдут целыегоды,атыточнотакже
подойдешь смотреть сквозь щели забора и увидишь тот же вал, таких же часовых
и тот же маленький краешек неба, нетогонеба,котороенадострогом,а
другого, далекого, вольного неба. Представьте себебольшойдвор,шаговв
двести длины и шагов в полтораста ширины, весьобнесенныйкругом,ввиде
неправильного шестиугольника, высоким тыном,тоестьзаборомизвысоких
столбов (паль), врытых стойком глубоко в землю, крепко прислоненныхдругк
другу ребрами, скрепленных поперечными планками исверхузаостренных:вот
наружная ограда острога. В одной из сторон оградывделаныкрепкиеворота,
всегда запертые, всегда день и ночьохраняемыечасовыми;ихотпиралипо
требованию, для выпуска на работу.