В одной из сторон оградывделаныкрепкиеворота,
всегда запертые, всегда день и ночьохраняемыечасовыми;ихотпиралипо
требованию, для выпуска на работу. За этими воротамибылсветлый,вольный
мир, жили люди, как и все. Но по сю сторону ограды о томмирепредставляли
себе, как о какой-то несбыточной сказке. Тут был свой особый мир, ни начто
не похожий, тут были свои особые законы, свои костюмы, свои нравы иобычаи,
и заживо мертвый дом, жизнь - какнигде,илюдиособенные.Вотэтот-то
особенный уголок я и принимаюсь описывать.
Как входите в ограду - видите внутриеенесколькозданий.Пообеим
сторонам широкого внутреннего двора тянутся два длинныходноэтажныхсруба.
Это казармы. Здесьживутарестанты,размещенныепоразрядам.Потом,в
глубине ограды, еще такой же сруб: это кухня,разделеннаянадвеартели;
далее еще строение, где под одной крышей помещаются погреба, амбары,сараи.
Средина двора пустая и составляет ровную, довольно большуюплощадку.Здесь
строятся арестанты, происходит поверкаиперекличкаутром,вполденьи
вечером, иногда же и еще по нескольку раз в день,-судяпомнительности
караульных и их уменью скоро считать. Кругом, междустроениямиизабором,
остается, еще довольно большое пространство. Здесь, по задам строений,иные
из заключенных, понелюдимее и помрачнее характером, любят ходить в нерабочее
время, закрытые от всех глаз, и думать свою думушку. Встречаясьснимиво
время этих прогулок, я любил всматриваться в их угрюмые,клейменыелицаи
угадывать, о чем они думают. Был один ссыльный, у которого любимымзанятием
в свободное время, было считать пали. Их было тысячи полторы, и унегоони
были все на счету и на примете. Каждая паля означалаунегодень;каждый
день он отсчитывал по однойпалеитакимобразомпооставшемусячислу
несосчитанных паль могнаглядновидеть,сколькоднейещеостаетсяему
пробыть в остроге до срока работы. Он былискреннорад,когдадоканчивал
какую-нибудьсторонушестиугольника.Многолетприходилосьещеему
дожидаться; но в остроге было время научиться терпению.Явиделраз,как
прощался с товарищами один арестант, пробывшийвкаторгедвадцатьлети
наконец выходивший на волю. Были люди, помнившие,каконвошелвострог
первый раз, молодой, беззаботный, не думавший ни о своем преступлении, нио
своем наказании. Он выходил седым стариком,слицомугрюмымигрустным.
Молча обошел он все наши шесть казарм. Входя в каждую казарму, он молился на
образа и потом низко, в пояс, откланивался товарищам, прося не поминатьего
лихом. Помню ятоже,какоднаждыодногоарестанта,преждезажиточного
сибирского мужика, раз под вечерпозваликворотам.Полгодапередэтим
получил он известие, что бывшая его жена вышла замуж, и крепкозапечалился.
Теперь она сама подъехала к острогу, вызвала его и подала ему подаяние.Они
поговорили минуты две, оба всплакнули и простились навеки. Я видел его лицо,
когда он возвращался в казарму.
Теперь она сама подъехала к острогу, вызвала его и подала ему подаяние.Они
поговорили минуты две, оба всплакнули и простились навеки. Я видел его лицо,
когда он возвращался в казарму... Да, вэтомместеможнобылонаучиться
терпению.
Когда смеркалось, нас всех вводили в казармы, гдеизапиралинавсю
ночь. Мне всегда было тяжело возвращаться со двора в нашу казарму. Этобыла
длинная, низкая и душная комната,тусклоосвещеннаясальнымисвечами,с
тяжелым, удушающим запахом. Не понимаю теперь, как я выжил в ней десять лет.
На нарах у меня было три доски: это было все мое место.Наэтихженарах
размещалось в одной нашей комнате человек тридцатьнароду.Зимойзапирали
рано; часа четыре надо было ждать, пока все засыпали. А до того - шум,гам,
хохот, ругательства, звук цепей, чадикопоть,бритыеголовы,клейменые
лица,лоскутныеплатья,все-обруганное,ошельмованное...да,живуч
человек! Человек есть существо ко всему привыкающее, и, я думаю,этосамое
лучшее его определение.
Помещалось нас в остроге всего человек двести пятьдесят -цифрапочти
постоянная. Одни приходили, другие кончали сроки и уходили, третьиумирали.
И какого народу тут не было! Я думаю, каждая губерния, каждая полосаРоссии
имела тут своих представителей. Были иинородцы,былонесколькоссыльных
даже из кавказских горцев. Все это разделялось постепенипреступлений,а
следовательно, по числу лет, определенных запреступление.Надополагать,
чтонебылотакогопреступления,котороебынеимелоздесьсвоего
представителя.Главноеоснованиевсегоострожногонаселениясоставляли
ссыльнокаторжныеразрядагражданского(сильнокаторжные,какнаивно
произносили самиарестанты).Этобылипреступники,совершеннолишенные
всяких прав состояния, отрезанные ломти от общества, спроклейменнымлицом
для вечного свидетельства об их отвержении.Ониприсылалисьвработуна
сроки от восьмидодвенадцатилетипотомрассылалиськуда-нибудьпо
сибирским волостям в поселенцы. Былипреступникиивоенногоразряда,не
лишенные прав состояния, как вообще в русскихвоенныхарестантскихротах.
Присылались они на короткие сроки; по окончании жеихповорачивалисьтуда
же, откуда пришли, в солдаты, в сибирские линейные батальоны. Многие изних
почтитотчасжевозвращалисьобратновострогзавторичныеважные
преступления, но уже не на короткие сроки, а на двадцатьлет.Этотразряд
назывался "всегдашним". Но "всегдашние" все еще не совершенно лишалисьвсех
правсостояния.Наконец,былещеодинособыйразрядсамыхстрашных
преступников, преимущественно военных, довольно многочисленный. Назывался он
"особым отделением". Со всей Руси присылалисьсюдапреступники.Онисами
считали себя вечными и срока работ своих не знали. По закону им должнобыло
удвоять и утроять рабочие уроки.