..
- Небось на твою голову смотреть?
- Да и голова-то у него не своя, а подаянная, - опять ввязался Лука.-
Ее ему в Тюмени Христа ради подали, как с партией проходил.
- Что ж ты, Скуратов, небось мастерство имел?
- Како мастерство! Поводырь был, гаргосов водил, у них голыши таскал, -
заметил один из нахмуренных, - вот и все его мастерство.
- Я действительно пробовал былосапогитачать,-отвечалСкуратов,
совершенно не заметив колкого замечания. - Всего одну пару и стачал.
- Что ж, покупали?
- Да, нарвался такой, что, видно, бога не боялся, отца-мать не почитал;
наказал его господь, - купил.
Все вокруг Скуратова так и покатились со смеху.
- Да потом еще разработал,ужздесь,-продолжалсчрезвычайным
хладнокровием Скуратов, -СтепануФедорычуПоморцеву,поручику,головки
приставлял.
- Что ж он, доволен был?
- Нет, братцы, недоволен. На тысячу лет обругал да еще коленком напинал
мне сзади. Оченно уж рассердился. Эх, солгала моя жизнь, солгала каторжная!
Погодя того немножко,
Ак-кулинин муж на двор... -
неожиданно залился он снова и пустился притопывать, вприпрыжку ногами.
- Ишь, безобразный человек! - проворчалшедшийподлеменяхохол,с
злобным презрением скосив на него глаза.
- Бесполезный человек!-заметилдругойокончательнымисерьезным
тоном.
Я решительно не понимал, за что на Скуратова сердятся, даивообще-
почему все веселые, как уже успел я заметить в этипервыедни,какбудто
находились в некотором презрении? Гнев хохла и других я относил к личностям.
Но это были не личности, а гнев за то, что в Скуратове не было выдержки,не
было строгого напускного видасобственногодостоинства,которымзаражена
была вся каторга до педантства, - одним словом, за то, что он был, по ихже
выражению, "бесполезный" человек. Однако на веселых не на всехсердилисьи
не всех так третировали, как Скуратова и другихемуподобных.Ктокакс
собой позволялобходиться:человекдобродушныйибеззатейтотчасже
подвергался унижению. Это меня даже поразило. Но были и из веселых,которые
умели и любили огрызнуться и спуску никому не давали:техпринужденыбыли
уважать. Тут же, в этой же кучке людей, был одинизтакихзубастых,ав
сущности развеселый и премилейший человек, нокоторогосэтойстороныя
узнал уже после, видный и рослый парень, с большой бородавкой нащекеис
прекомическим выражением лица,впрочемдовольнокрасивогоисметливого.
Называли его пионером, потому что когда-то он служил в пионерах;теперьже
находился в особом отделении. Про него мне еще придется говорить.
Впрочем, и не все "серьезные" были так экспансивны, какнегодующийна
веселость хохол. В каторге было несколько человек, метившихнапервенство,
на знание всякого дела, на находчивость, на характер, на ум.
В каторге было несколько человек, метившихнапервенство,
на знание всякого дела, на находчивость, на характер, на ум. Многие из таких
действительно были люди умные, с характером и действительно достигалитого,
на что метили, то есть первенства и значительного нравственноговлиянияна
своих товарищей. Между собою эти умники были часто большие враги - икаждый
из них имелмногоненавистников.Напрочихарестантовонисмотрелис
достоинством и даже сснисходительностью,ссорненужныхнезатевали,у
начальствабылинахорошемсчету,наработахявлялиськакбудто
распорядителями, и ни один из нихнесталбыпридираться,например,за
песни;дотакихмелочейонинеунижались.Сомнойвсетакиебыли
замечательно вежливы, во все продолжение каторги, но не оченьразговорчивы;
тоже как будто из достоинства. Об них тоже придется поговорить подробнее.
Пришли на берег. Внизу, на реке, стояла замерзшая в воде стараябарка,
которую надо было ломать. На той стороне реки синела степь; вид былугрюмый
и пустынный. Я ждал, что так все и бросятся заработу,нообэтомине
думали. Иные расселись на валявшихся по берегу бревнах; почтивсевытащили
из сапог кисеты с туземным табаком, продававшимся на базаре в листах потри
копейки за фунт, и коротенькие талиновые чубучкисмаленькимидеревянными
трубочками-самодельщиной. Трубки закурились; конвойные солдаты обтянулинас
цепью и с скучнейшим видом принялись нас стеречь.
- И кто догадался ломать эту барку? - промолвил один как быпросебя,
ни к кому, впрочем, не обращаясь. - Щепок, что ль захотелось?
- А кто нас не боится, тот и догадался, - заметил другой.
- Куда это мужичье-то валит? - помолчав, спросил первый, разумеетсяне
заметив ответанапрежнийвопросиуказываявдальнатолпумужиков,
пробиравшихся куда-то гуськом по цельному снегу. Все лениво оборотились в ту
сторону и от нечего делать принялисьихпересмеивать.Одинизмужичков,
последний, шел как-то необыкновенно смешно, расставив рукиисвесивнабок
голову, на которой была длинная мужичья шапка, гречневиком. Всяфигураего
цельно и ясно обозначалась на белом снегу.
- Ишь, братан Петрович, как оболокся!-заметилодин,передразнивая
выговором мужиков. Замечательно, что арестанты вообщесмотрелинамужиков
несколько свысока, хотя половина из них были из мужиков.
- Задний-то, ребята, ходит, точно редьку садит.
- Это тяжкодум, у него денег много, - заметил третий.
Все засмеялись, но как-то тоже лениво,какбудтонехотя.Междутем
подошла калашница, бойкая и разбитная бабенка.
У ней взяли калачей на подаянный пятак и разделили тут же поровну.
Молодой парень, торговавший в остроге калачами, забралдесяткадваи
крепко стал спорить, чтоб выторговать три, а не два калача, как следовало по
обыкновенному порядку. Но калашница не соглашалась.
- Ну, а того-то не дашь?
- Чего еще?
- Да чего мыши-то не едят.