Но калашница не соглашалась.
- Ну, а того-то не дашь?
- Чего еще?
- Да чего мыши-то не едят.
- Да чтоб те язвило! - взвизгнула бабенка и засмеялась.
Наконец появился и пристав над работами, унтер-офицер с палочкой.
- Эй вы, что расселись! Начинать!
-Дачто,ИванМатвеич,дайтеурок,-проговорилодиниз
"начальствующих", медленно подымаясь с места.
- Чего давеча на разводке не спрашивали? Барку растащи, вот те и урок.
Кое-как наконец поднялись и спустились креке,едваволочаноги.В
толпе тотчас же появились и "распорядители",покрайнеймеренасловах.
Оказалось, что барку не следовало рубить зря, анадобылоповозможности
сохранить бревна и в особенности поперечные кокоры, прибитые повсейдлине
своей ко дну барки деревянными гвоздями, - работа долгая и скучная.
- Вот надоть бы перво-наперво оттащитьэтобревнушко.Принимайся-ка,
ребята! - заметил один вовсе не распорядитель и не начальствующий, апросто
чернорабочий,бессловесныйитихиймалый,молчавшийдосихпор,и,
нагнувшись, обхватил руками толстое бревно, поджидая помощников. Но никто не
помог ему.
- Да, подымешь небось! И ты не подымешь, да и дед твой, медведь, приди,
- и тот не подымет! - проворчал кто-то сквозь зубы.
- Так что ж, братцы, как начинать-то? Я уж и незнаю...-проговорил
озадаченный выскочка, оставив бревно и приподымаясь.
- Всей работы не переработаешь... чего выскочил?
- Трем курам корму раздать обочтется, а туда же первый... Стрепета!
- Да я, братцы, ничего, - отговаривался озадаченный, - я только так...
- Да что ж мне на вас чехлы понадеть, что ли? Аль солить васприкажете
на зиму? - крикнул опять пристав, с недоумениемсмотрянадвадцатиголовую
толпу, на знавшую, как приняться за дело. - Начинать! Скорей!
- Скорей скорого не сделаешь, Иван Матвеич.
- Да ты и так ничего не делаешь, эй! Савельев! Разговор Петрович!Тебе
говорю: что стоишь, глаза продаешь!.. начинать!
- Да я что ж один сделаю?..
- Уж задайте урок, Иван Матвеич.
- Сказано - не будет урока. Растащи барку и иди домой. Начинать!
Принялись наконец, но вяло, нехотя, неумело. Даже досадно было смотреть
на эту здоровенную толпудюжихработников,которые,кажется,решительно
недоумевали, как взяться за дело. Толькобылопринялисьвыниматьпервую,
самую маленькую кокору - оказалось, что она ломается, "самаломается",как
принесено было в оправдание приставу; следственно, так нельзя было работать,
а надо было приняться как-нибудьиначе.Пошлодолгоерассуждениепромеж
собой о том, как приняться иначе, что делать? Разумеется, мало-помалудошло
до ругани, грозило зайти и подальше... Пристав опятьприкрикнулипомахал
палочкой, но кокора опять сломалась.
Оказалось наконец, что топоровмалои
что надо еще принестикакой-нибудьинструмент.Тотчасжеотрядилидвух
парней, под конвоем, за инструментом в крепость, а в ожидании всеостальные
преспокойно уселись на барке, вынули свои трубочки и опять закурили.
Пристав наконец плюнул.
- Ну, от вас работа не заплачет!Эх,народ,народ!-проворчалон
сердито, махнул рукой и пошел в крепость, помахивая палочкой.
Через час пришел кондуктор. Спокойно выслушав арестантов,онобъявил,
что дает на урок вынуть еще четыре кокоры, но так, чтоб уж они неломались,
а целиком, да, сверх того, отделил разобратьзначительнуючастьбарки,с
тем, что тогда уж можно будет идти домой. Урок был большой, но, батюшки, как
принялись! Куда деласьлень,кудаделосьнедоумение!Застучалитопоры,
начали вывертывать деревянные гвозди. Остальные подкладывалитолстыешесты
и, налегая на них в двадцатьрук,бойкоимастерскивыламываликокоры,
которые,кудивлениюмоему,выламывалисьтеперьсовершенноцелыеи
непопорченные. Дело кипело.Всевдругкак-тозамечательнопоумнели.Ни
лишних слов, ни ругани, всяк знал, что сказать, что сделать, куда стать, что
посоветовать. Ровно за полчаса до барабаназаданныйурокбылокончен,и
арестанты пошли домой, усталые, но совершеннодовольные,хотьивыиграли
всего-то каких-нибудь полчаса противуказанноговремени.Ноотносительно
меня я заметил одну особенность: куда бы янеприткнулсяимпомогатьво
время работы, везде я был не у места, везде мешал,вездеменячутьнес
бранью отгоняли прочь.
Какой-нибудь последний оборвыш,которыйисам-тобылсамымплохим
работником и не смел пикнуть переддругимикаторжниками,побойчееегои
потолковее, и тот считал вправе крикнуть на меня ипрогнатьменя,еслия
становился подле него, под тем предлогом, что я ему мешаю. Наконец, одиниз
бойких прямо и грубо сказал мне: "Куда лезете, ступайте прочь! Чтосоваться
куда не спрашивают".
- Попался в мешок" - тотчас же подхватил другой.
- А ты лучше кружку возьми, - сказал мне третий, - да и ступайсбирать
на каменное построение да на табашное разорение, а здесь тебе нечего делать.
Приходилось стоять отдельно, а отдельностоять,когдавсеработают,
как-то совестно. Но когда действительно так случилось, что я отошелистал
на конец барки, тотчас же закричали:
- Вон каких надавалиработников;чегоснимисделаешь?Ничегоне
сделаешь!
Все это, разумеется, было нарочно, потому чтовсехэтотешило.Надо
было поломаться над бывшим дворянчиком, и, конечно, они были рады случаю.
Очень понятно теперь, почему, как уже я говорил прежде, первым вопросом
моим при вступлении в острог было: как вести себя, как поставить себяперед
этими людьми? Я предчувствовал, что часто будут у меня такие же столкновения
с ними, как теперь на работе.