Он
парится до беспамятства, но, кажется, никакой жар не может насытить его;за
копейку он нанимает парильщика, но тот наконец не выдерживает, бросает веник
и бежит отливаться холодной водой. Исай Фомич не унывает и нанимает другого,
третьего: он уже решается длятакогослучаянесмотретьнаиздержкии
сменяет до пяти парильщиков. "Здоров париться, молодец Исай Фомич!" - кричат
ему снизу арестанты. Исай Фомич сам чувствует, что в эту минуту он выше всех
и заткнул всех их за пояс; онторжествуетирезким,сумасшедшимголосом
выкрикивает свою арию: ля-ля-ля-ля-ля, покрывающую все голоса. Мне пришло на
ум, что если все мы вместе будем когда-нибудь в пекле, тоонооченьбудет
похоже на это место. Я не утерпел, чтоб не сообщить эту догадку Петрову;он
только поглядел кругом и промолчал.
Я было хотел и ему купить место подле меня; но он уселся у моихноги
объявил, что ему очень ловко. Баклушин между тем покупал нам воду и подносил
ее по мере надобности. Петров объявил, что вымоет меня с ног до головы,так
что "будете совсем чистенькие", и усиленно звал меня париться. Париться я не
рискнул. Петров вытер меня всего мылом. "А теперьявамножкивымою",-
прибавил он в заключение. Я было хотел отвечать, что могу вымыть исам,но
уж не противоречил ему и совершено отдалсявеговолю.Вуменьшительном
"ножки" решительно не звучало ни одной нотки рабской; просто-запросто Петров
не мог назвать моих ног ногами, вероятно, потому, что у других, унастоящих
людей, - ноги, а у меня еще только ножки.
Вымыв меня, он с такими же церемониями,тоестьсподдержкамиис
предостережениями на каждом шагу, точно я был фарфоровый,доставилменяв
предбанник и помог надеть белье и, ужекогдасовершеннокончилсомной,
бросился назад в баню, париться.
Когда мы пришли домой, япредложилемустаканчаю.Отчаюонне
отказался, выпилипоблагодарил.Мнепришловголовураскошелитьсяи
попотчевать его косушкой. Косушка нашлась ивнашейказарме.Петровбыл
отменно доволен, выпил, крякнул и, заметив мне, что я совершенно оживил его,
поспешно отправился в кухню, как будто там без него чего-то не могли решить.
Вместо него ко мне явился другой собеседник, Баклушин (пионер),которогоя
еще в бане тоже позвал к себе на чай.
Я не знаю характера милее Баклушина. Правда, он не давал спуску другим,
он даже часто ссорился, не любил, чтобвмешивалисьвегодела,-одним
словом, умел за себя постоять. Но он ссорился ненадолго, и, кажется,всеу
нас его любили. Куда он ни входил, все встречали егосудовольствием.Его
знали даже в городе как забавнейшего человека в мире и никогда нетеряющего
своей веселости. Это был высокий парень,леттридцати,смолодцеватыми
простодушным лицом, довольно красивым, и с бородавкой. Это лицо онковеркал
иногда так уморительно, представляя встречных и поперечных,чтоокружавшие
его не могли не хохотать. Он был тоже из шутников; но не давал потачки нашим
брезгливым ненавистникам смеха, так что его уж никто не ругал за то, чтоон
"пустой и бесполезный" человек.
Он был полон огня и жизни.Познакомилсяон
со мной еще с первых дней и объявил мне, что он из кантонистов, служил потом
в пионерах и был даже замечен и любим некоторыми высокимилицами,чем,по
старой памяти, очень гордился.Меняонтотчасжесталрасспрашиватьо
Петербурге. Он даже икнижкичитал.Придякомненачай,онсначала
рассмешил всю казарму,рассказав,какпоручикШ.отделалутромнашего
плац-майора, и, сев подле меня, с довольным видом объявил мне, что, кажется,
театр состоится. В остроге затевался театр на праздниках. Объявились актеры,
устраивались помаленьку декорации. Некоторые из города обещалисьдатьсвои
платья для актерских ролей, даже для женских; даже, через посредствоодного
денщика, надеялись достать офицерскийкостюмсэксельбантами.Толькобы
плац-майор не вздумал запретить, как прошлогогода.Нопрошлогогодана
рождестве майор был не в духе: где-то проигрался, да и в остроге ктомуже
нашалили, вот он и запретилсозла,атеперь,можетбыть,незахочет
стеснять. Одним словом, Баклушин был в возбужденном состоянии.Виднобыло,
что он один из главных зачинщиков театра,иятогдажедалсебеслово
непременно побывать на этом представлении. Простодушная радость Баклушина об
удаче театра была мне по сердцу. Слово за слово, и мыразговорились.Между
прочим, он сказал мне, что не все служил в Петербурге; что он тамвчем-то
провинился и егопослаливР.,впрочем,унтер-офицером,вгарнизонный
батальон.
- Вот оттуда-то меня уж и прислали сюда, - заметил Баклушин.
- Да за что же это? - спросил я его.
- За что? Как вы думаете, Александр Петрович, за что? Ведь зато,что
влюбился!
- Ну, за это еще не пришлют сюда, - возразил я смеясь.
- Правда, - прибавил Баклушин, - правда, что я при этом же делеодного
тамошнего немца из пистолета подстрелил. Даведьстоитлиссылатьиз-за
немца, посудите сами!
- Однако ж как же это? Расскажите, это любопытно.
- Пресмешная история, Александр Петрович.
- Так тем лучше. Рассказывайте.
- Аль рассказать? Ну, так уж слушайте...
Я выслушал хоть не совсем смешную, но затодовольностраннуюисторию
одного убийства...
- Дело это было вот как, - начал Баклушин. - Как послали это меня в Р.,
вижу - город хороший, большой, только немцев много. Ну, я,разумеется,еще
молодой человек, у начальства на хорошем счету, хожу себешапкунабекрень,
время провожу,значит.Немкамподмигиваю.Ипонравиласьтутмнеодна
немочка, Луиза. Они обе были прачки, для самого ни наестьчистогобелья,
она и ее тетка. Тетка-тостарая,фуфырнаятакая,аживутзажиточно.Я
сначала мимо окон концы давал, а потом инастоящуюдружбусвел.Луизаи
по-русски говорила хорошо, а только так, как будто картавила,-этакаято
есть милушка, что я и не встречал еще такой никогда.