Нособственную
пищу заводили только те, у которых водились постоянныеденьги;большинство
же каторги ело казенную. Впрочем, арестанты, хвалясь своеюпищею,говорили
только про один хлеб и благословляли именно то, что хлеб у нас общий,ане
выдается с весу. Последнее их ужасало: при выдаче с весу треть людей была бы
голодная; в артели же всем доставало. Хлеб наш был как-то особенно вкусени
этим славился во всем городе. Приписывали это удачному устройствуострожных
печей. Щи же были оченьнеказисты.Ониварилисьвобщемкотле,слегка
заправлялись крупой и, особенно вбудниедни,былижидкие,тощие.Меня
ужаснуло в них огромное количество тараканов. Арестанты женеобращалина
это никакого внимания.
Первые три дня янеходилнаработу,такпоступалиисовсяким
новоприбывшим: давалось отдохнутьсдороги.Нонадругойжеденьмне
пришлось выйти из острога, чтоб перековаться. Кандалы мои былинеформенные,
кольчатые, "мелкозвон", как называлиихарестанты.Ониносилисьнаружу.
Форменные же острожные кандалы, приспособленные кработе,состоялинеиз
колец, а из четырех железных прутьев, почти впалецтолщиною,соединенных
между собою тремякольцами.Ихдолжнобылонадеватьподпанталоны.К
серединному кольцу привязывался ремень, который в свою очередьприкреплялся
к поясному ремню, надевавшемуся прямо на рубашку.
Помню первое мое утровказарме.Вкордегардииуострожныхворот
барабан пробил зорю, и минутчерездесятькараульныйунтер-офицерначал
отпирать казармы. Стали просыпаться.Притускломсвете,отшестериковой
сальной свечи, подымались арестанты, дрожа от холода, с своихнар.Большая
часть была молчалива и угрюма со сна. Онизевали,потягивалисьиморщили
свои клейменые лбы. Иные крестились, другие уженачиналивздорить.Духота
была страшная.Свежийзимнийвоздухворвалсявдверь,кактолькоее
отворили, и клубами пара понесся по казарме.Уведерсводойстолпились
арестанты; они по очереди брали ковш, набирали в ротводыиумывалисебе
руки и лицо изо рта. Водазаготовляласьсвечерапарашником.Вовсякой
казарме по положению был один арестант, выбранный артелью,дляприслугив
казарме. Он назывался парашником и не ходил на работу. Его занятиесостояло
в наблюдении за чистотой казармы, в мытье ивскоблениинариполов,в
приносе и выносе ночного ушата и в доставлении свежей водывдваведра-
утром для умывания, аднемдляпитья.Из-заковша,которыйбылодин,
начались немедленно ссоры.
- Куда лезешь, язевый лоб! -ворчалодинугрюмыйвысокийарестант,
сухощавый и смуглый, с какими-тостраннымивыпуклостяминасвоембритом
черепе, толкая другого, толстого и приземистого, с веселым и румянымлицом,
- постой!
- Чего кричишь! За постой у нас деньгиплатят;сампроваливай!Ишь,
монумент вытянулся.
То есть никакой-то, братцы, в нем фортикультяпности нет.
"Фортикультяпность" произвела некоторый эффект: многие засмеялись. Того
только и надо было толстяку, который, очевидно, был в казармечем-товроде
добровольногошута.Высокийарестантпосмотрелнанегосглубочайшим
презрением.
- Бирюлина корова! - проговорил он как бы про себя, - ишь,отъелсяна
острожном чистяке! 1 Рад, что к разговенью двенадцать поросят принесет.
----
1 Чистяком назывался хлеб из чистой муки, без примеси. (Прим. автора.)
Толстяк наконец рассердился.
- Да ты что за птица такая? - вскричал он вдруг, раскрасневшись.
- То и есть, что птица!
- Какая?
- Такая.
- Какая такая?
- Да уж одно слово такая.
- Да какая?
Оба впились глазами друг в друга. Толстяк ждал ответаисжалкулаки,
как будто хотел тотчас же кинуться в драку. Я ивправдудумал,чтобудет
драка. Дляменявсеэтобылоново,иясмотрелслюбопытством.Но
впоследствии я узнал, что все подобныесценыбыличрезвычайноневинныи
разыгрывались, как вкомедии,длявсеобщегоудовольствия;додракиже
никогда почти не доходило. Все это былодовольнохарактерноиизображало
нравы острога.
Высокий арестант стоял спокойно и величаво. Он чувствовал, что нанего
смотрят и ждут, осрамится лионилинетсвоимответом;чтонадобыло
поддерживать себя, доказать, что он действительно птица, ипоказать,какая
именно птица. С невыразимым презрением скосил он глаза на своего противника,
стараясь, для большей обиды, посмотреть на него как-то черезплечо,сверху
вниз, как будтоонразглядывалегокакбукашку,имедленноивнятно
произнес:
- Каган!..
Тоестьчтоонптицакаган.Громкийзалпхохотаприветствовал
находчивость арестанта.
- Подлец ты, а не каган! - заревел толстяк, почувствовав, чтосрезался
на всех пунктах, и дойдя до крайнего бешенства.
Но только что ссора стала серьезною, молодцов немедленно осадили.
- Что загалдели! - закричала на них вся казарма.
- Да вы лучше подеритесь, чем горло-то драть! - прокричал кто-тоиз-за
угла.
- Да, держи, подерутся! - раздалось в ответ.-Унаснародбойкий,
задорный; семеро одного не боимся...
- Да и оба хороши! Один за фунт хлебавострогпришел,адругой-
крыночная блудница, у бабы простоквашу поел, зато и кнута хватил.
- Ну-ну-ну! полно вам, - закричал инвалид, проживавшийдляпорядкав
казарме и поэтому спавший в углу на особой койке.
-Вода,ребята!НевалидПетровичпроснулся!НевалидуПетровичу,
родимому братцу!
- Брат.