Яшкиндостализкармана складник,отрезал горбушкухлебасебе,
подумал, отрезал еще ломоть и, назвав фамилию -- Зеленцов, -- сунул в тут же
возникшие руки хлеб, комок мяса и принялся чистить луковицу.
--Сохатина! --раздалсяголос Зеленцова с нар, скоро и сам он сполз
вниз,принюхался широкими,будто драныминоздрями, зыркнул маленькими, но
быстро все выхватываю- щими глазами и потребовал у гостя закурить.
-- Некурящие мы, -- потупился старообрядец.
-- И непьющие?
-- По святым праздникам коды. Пива...
Лешкапротянул кисетЗеленцову, тот закурил, взвесил кисет на руке и,
не спросив, отсыпал вгорсть табаку. Яшкиннеторопливо, безразлично жевал,
двигая скобками санок,ловко,издалякидая пластины нарезанной луковицы в
узкий,простудой обметанныйрот. Поел, поискал кого-то глазами, дернулза
ногис верхних нар двоиххрапящих новобранцев, велел принести воды. Сверху
грохнулись дватела. "Че мы дамы?"-- заныли парни и,брякая посудиной,
удалились. Дверь казармы тяжело отворилась, сделалось слышно ширканьепилы,
в казарму донесло стылую, сладкуюструю воздуха. Все время, пока в железном
баке на жерди, продернутой в дужку,не принесли воду, в дверь свежо тянуло,
выше притвора далеко, недостижимо серела узкая полоска ночного света.
Бак, ведра на три объемом, был поставленна печку, в печке зашипело. К
воде потянулись жаждущие с кружками, котелками,банками. Дежурныенето в
шутку, не то всерьез требовализа воду хлебаи табаку. Кто давал, кто нет.
Дежурные тоже начали жевать и, получив от кого-топлату картошкой, закатили
ее ближе к трубе, в горячий песок. В помещении запахло живым духом, забившим
кислину и вонь.
На запах картошки из темных недр казармы являлся народ, облепляя печку,
накатывал от себя картошек,будто булыжником замостивплоское пространство
чугунки, не имеющей дна и дверки, наполовину уже огрузшей в песок.
-- Па-аа-абереги-ы-ы-ысь! -- послышалось в казарме,и от двери, весело
брякая, покатились рыжие чурки, было еще принесено несколько охапок колотого
сухогососняка,может,икакойдругойлесины,уведеннойоткуда-нито
находчивыми пильщиками.
Яшкин отодвинулся от устьяпечки, вдыру натолкалиполенья,датак
щедро,чтоторцыихторчалинаружу. Печка подумала-подумала, пощелкала,
постреляла да и занялась, загудела благодарно,замалинилась с боков. Народ,
совсехсторонродственноее объявший,елкартошку,расспрашивал, кто
откуда,грелсяисушился,вникалвновоеположение,радовался
землякам-однодворцамипросто землякам, еще не ведая, что уже какбы внял
времени, в котором родство и землячество будут цениться превыше всех текущих
явленийжизни, но паче всего, цепче всего укрепятся и будут царить они там,
в неведомых еще, но неизбежных фронтовых далях.
Старообрядецвзнатномкартузе назвалсяКолей Рындиным, издеревни
ВерхнийКужебар Каратузскогорайона,что стоитнаберегу рекиАмыл--
притоке Енисея.
В семьеРындиных он, Коля, пятый, всегожедетей вдому
двенадцать, родни и вовсе не перечесть.
НадКолей начали подтрунивать, он добродушно улыбался, обнажая крупные
зубы,тоже пыталсяшутить, но когдакпечкеподлезпарнишкав латаной
телогрейке, из которой торчала к тонкой шее прикрепленная голова, и выхватил
с печи картофелину, Коля ту картофелину решительно отнял.
-- Я ж тебе,парнишша, говорил: покуль от еды воздержись, от картошки,
да еще недопеченной, разнесет тебя ажникна семь метров противветру... --
Коля приостановился и гоготнул:-- Не шшытая брызгов! -- Идалее серьезно,
какполитрук,повелмораль: --Понос штукапереходчивая, атутбарак,
опчество --перезаразишьнарод.--Ондостализ своегосидоражелтый
холщовый мешочек, насыпал в кружку горсть серой смеси, поставилпосудину на
уголья и назидательно добавил; -- Скипятится, и пей -- как рукой сымет.
Весь народ и сержант Яшкин тоже с интересом уставились на старообрядца.
--Чтоэто? Что за лекарство?-- расспрашивал народ, потомучтоне
одномуПетькеМусикову--такзвалипарнишку-дристуна--требовалась
медицинская подмога: дорогой новобранцы покупали и еличто попадя, напились
сырого молока, воды всякой, вот и крутило у них животы.
--Сушенаячеремуховая кора с ягодойчеремухи, кровохлебка, змеевик,
марьин корень и ешшо разноечегоиз лесного разнотравья, всеэто сушеное,
толченоелечебное свойствоосвященоиошоптанобаушкойСеклетиньей--
лекарем и колдуном, по всемуАмылу известным. Хотя тайганаша богата умным
людом, но против баушки... -- Коля Рындин значительно взнял палец к потолку.
-- Она те не то что понос, она хоть грыжу, хоть изжогу, хоть рожу -- все-все
вплоть до туберкулеза заговорит. И ишшо брюхо терет.
--Брюхо-тозачем? Кому?--веселея, ужедружелюбноспросилКолю
Рындина старший сержант Яшкин.
-- Кому-кому! Не мне жа! Жэншынам,конешно,что-бы ребеночка извести,
коли не нужон.
Народ сдержанно хохотнул, раздвинулся, уступая Коле Рындину место подле
главного командира -- Яшкина. Петьку Мусикова иеще каких-тодохлых парней
почти силкомнапоили горячимнастоем.Петьке сухарей кто-тодал,он ими
по-собачьигромкохрустел.Тем временем картежники подняли драку.Яшкин,
взяв Зеленцова и еще одного парня покрепче, ходил усмирять бунтовщиков.
-- Если неуйметесь, наморозвыгоню! -- фальцетомзвучал Яшкин. --
Дрова пилить!
-- Я б твою маму, генерал...
-- Маму евоную не трожь, она у него целка.
-- Х-хэ! Семерых родила и все целкой была!..
-- Одного она родила, но зато фартового, гы-гы!..
-- Сказал, выгоню!
-- Хто это выгонит? Хто? Уж не ты ли, глиста в обмороке?
-- Молчать!
-- Стирки не трожь, генерал! Пасть порву!
-- У пасти хозяин есть.
-- Сти-ырки не рви, пас-скуда!
Из-под навеса нар на Яшкина метнулся до пояса раздетый, весь в наколках
блатной и тут же, взлаяв,осел на замусоренный лапник.