Одернув гимнастерку,причесавшись расческой,капитан Мельников продул
ее, из-подо лбанаблюдая зарассаживающи- мися покраям нар новобранцами,
провелбольшимипальцами под ремнем,сгоняя глубокие,бабьискладкина
костисто выгнутую спину, сосредоточиваясьна мыслях, кашлянул, уже скользом
огляделпублику,плотнорассевшуюся впроходе, ноне вместившуюся ни на
плахах, нина нарах, по-куриному приосевшуюна корточкиспиною кколеням
сидящихсзади, --сцепкалюдейбыла всеобщая,по казарме никто несмел
бродить, курить тоже запрещалось.
--Наши доблестные войска, перемалывая превосходящиесилы противника,
ведут упорные кровопролитныевек на всех фронтах, -- начал неторопливо, как
бывзвешивая каждоеслово,капитан Мельников, -- Враг вышелкВолге,и
здесь,на берегах великой русской реки, он найдет своюмогилу, гибельную и
окончательную...
Голосполитотдельца,чемдальшеонговорил,делалсяувереннее,
напористей,всяего беседабыла такубедительна,чтоудивляться только
оставалось -- как этонемцы умудрились достичь Волги, когда по всем статьям
все должно быть наоборот и доблестная Красная Армия должна топтать вражеские
поля,попирать и посрамлять фашистские твердыни. Недоразумение да и только!
Обманзрения.Напасть. Бьемврага отчаянно!Трудимсягероически!Живем
патриотически! Думаем, как вождь и главнокомандующий велит! Силынесметные!
Порядкистрогие! Единымы и непобедимы!.. И вотна тебе -- враг на Волге,
под Москвой, под Ленинградом,половинустраны иармии каккороваязыком
слизнула, кто кого домалывает -- попробуй разберись без пол-литры.
Однакослушать капитана Мельникова все одно хорошо. Пусть обман, пусть
наваждение, блудословие, но все жвероватьхочется. Закроешьглаза -- и с
помощью отца-политотдельца пространства такиепокроешь,чтои границуне
заметишь, в чужой огородперемахнешь, в логовеокажешься, и, главное дело,
время битвы сокращается с каждой минутой. Чтокак не поспеешьв логово-то?
Доблестные войска до тебя домолотятврага? Тогда ты ссожалением, конечно,
но и с облегчением всердцевернешься домой, подродную крышу,к мамке и
тятьке.
Под звукуверенного голоса,под приятныетакие словазабывались все
потери,беды,похоронки, слезыженские, нарыизжердинника, оторопьот
летней столовой,смради угарныйдым вказарме, теснящая сердце тоска. И
дремалосьже сладко под этословесное убаюкивание. Своды карантина огласил
рокот--неиначекаккамнепад начался надказармой,кирпичнаятруба
рассыпалась и рухнула, покатилась потесовой крыше. Капитан Мельников и вся
ему внимавшая публика обмерли в предчувствии погибели. Рокот нарастал.
-- Встать!
Рокот оборвался.Всеужаленно вскочили. КоляРындин,мостившийся на
конце плахи,упалвпесок нараздробленноесосновое месиво, шарился под
нарами, отыскивая картуз, который он только что держал на коленях.
Своды карантина огласил
рокот--неиначекаккамнепад начался надказармой,кирпичнаятруба
рассыпалась и рухнула, покатилась потесовой крыше. Капитан Мельников и вся
ему внимавшая публика обмерли в предчувствии погибели. Рокот нарастал.
-- Встать!
Рокот оборвался.Всеужаленно вскочили. КоляРындин,мостившийся на
конце плахи,упалвпесок нараздробленноесосновое месиво, шарился под
нарами, отыскивая картуз, который он только что держал на коленях.
-- Кто храпел?
Коля Рындин нашел картуз, вытряхнул из него песок, огляделся.
-- Я, поди-ко.
-- Вы почему спите на политзанятиях?
--Не знаю.-- Коля Рындин подумал и пояснил; -- Я завсегда, кольне
занят работой, сплю.
Народгрохнулиокончательнопроснулся.Капитанснисходительно
улыбнулся, велел всем сесть,но нарушителюприказалстоять, пообещав, что
какперейдет новоприбывшеевойскона казарменноеположение,такпросто
никомуне спишется срыв важнейшего воспитательного предмета, каким являются
политические занятия, такомувот моральному отщепенцу, храпуну, кроме своих
прихотейничегонеуважающему,уделенобудет особое,самое пристальное
внимание.Коля Рындин напугался обличительных слов важного капитана, потому
чтобыть моральным отщепенцемему ещене доводилось,пнем горелым торчал
среди полутемной казармы, на всякийслучай, пригнувшисьподпотолком, изо
всех сил старался слушатьполитбеседу, но непобедимая дрема окутывалаего,
размягчала,уносила вдаль, качала-убаюкивала, и, боясь рухнуть наземь средь
почтительной беседы, он принял меры безопасности.
-- Ширяй меня под бок, если што, -- шепнул он рядом сидящему парню.
-- Чего, если что?
-- Под бок ширяй, да пошибче, а то погибель.
Политбеседазакончиласьобзороммировыхсобытий, уверением,что не
иначекаккисходунынешнего года,но скорее всего по теплу союзники --
АнглияиАмерика-- откроютвторойфронт, капитанпопросил, чтоб бойцы
показали на карте,где находится Англия, где располагается Америка. Нашлись
два-три смельчака, отыскалидальние страны союзников на карте. Коля Рындин,
которомунаконец-то позволилисесть,вытянулшею,глядел надеревянную
указку, шепотом спрашивал:
-- Какой оне веры?
-- Бусурманской.
--Ятаки думал.Потому оне ине отворяютдругой фронт, чтобы мы
надорвались, обессилели. Тоды они нехристей на нас напустют.
Ребята, удивленно открыв рты, внимали Коле Рындину. Капитансворачивал
картувтрубочку, удаленноглядел миморазношерстныхновобранцев, мучал
заморенное сознание, сосредотачиваясь перед новой беседой -- емупредстояло
побывать во всех казармах карантина да еще провести, уже вечером, последнее,
наставительное занятие с младшими командирами одного из маршевых батальонов.
РаботалкапитанМельниковтакмного,такнапряженно,главное,так
политически целенаправленно, что ему не только пополнятьсвои куцые знания,
но и выспаться некогда было.