Он считал,что таконо и должно быть: сгорать
на партийно-агитационнойработедотла во имя любимой Родины и героического
советскогонарода --его назначение,иначе незачем было вармиюидти, в
политучилищемаяться, которое он уже забыл, когдазакончил, да и себя мало
помнил, потомукак себе не принадлежал, зато числился не только в полку, но
ивовсемСибирскомвоенномокругеоднимизсамых опытных,пустьи
слабообразованных политработников.
Карантиннаяжизнь густела изатягивалась. Маршевыероты отчего-то не
отправлялись по назначению и не освобождали казармы. В карантинных землянках
многолюдствие и теснота, драки, пьянки, воровство, карты, вонь, вши. Никакие
дополнительныемерывродевнеочередныхнарядов,лекций, бесед,попыток
проводить занятия повоенному делуне могли наладить порядоки дисциплину
среди шатучего людского сброда. Давно раскурочены котомки старообрядцев и их
боевых сподвижников, давно кончился табак, но курить-то охота и жрать охота.
Промышляй,братва! Ночами пластаются котомки вновьприбывших, вземлянках
идет торг и товарообмен, в столовке подоткрытым небом кто пожрет два раза,
ктониразу.Лучше,чемдома,чувствовалисебявкарантинежулики,
картежники,ворье, бывшиеурки-арестанты. Они сбивались в артельки, союзно
вели обираловку играбеж, снаглым размахом,снеуязвимостью жировалив
тесном, мрачном людском прибежище.
Были и такие,как Зеленцов,добычу вели особняком,жили по-звериному
уединенно. Правда,дляприкрытияЗеленцовсгрудил возлесебянесколько
бойких парнишек -- двух бывших детдомовцев Хохлака и Фефелова, работяг Костю
Уварова иВасю Шевелева, -- за песни уважал и кормил Бабенко, не отгонял от
себя Зеленцов и Лешку Шестакова, и Колю Рындина -- пригодятся.
Хохлак и Фефелов--бывшие беспризорники, опытные щипачи --работали
ночами, днем спали.Если их начинали будить и назначатьвнаряд, компания
дружнозащищала корешей, крича, чтоонивсю ночь дежурили. Костя Уваров и
Вася Шевелев ведалипровиантом -- занимали очереди враздаточной, пекли на
печи добытуюкартошку, свеклу, морковь, торговали,меняли вещинахлеб и
табак,где-тов лесных дебряхдобывалисамогонку.Лешка Шестаков и Коля
Рындин пилили и таскали дрова, застилали искрошенный лапник на нарах свежими
ветками, приносили воду, вырыли в отдалении и загородиливершинамисосняка
персональныйнужник.Лишь ПетькаМусиковуединенно лежалв глубине нар,
вздымаясь только по нужде и для принятия пищи. Зеленцов сидел на нарах, ноги
колесом,руководилартелью,"держалместо",наливал,отрезал,делил,
насыпал,говоря, что с ним ребята не пропадут ичто здесь припеваючи можно
просидеть всю войну.
Однаждывечеромновобранцамвелелипокинутьказармы.Мятые,
завшивленные,кашляющие,нестроем,разброднымстадомпришлионив
расположениерот.Их долго держали на пронизывающем ветру.
Мятые,
завшивленные,кашляющие,нестроем,разброднымстадомпришлионив
расположениерот.Их долго держали на пронизывающем ветру. В потемках уже,
под тусклыми пятнышками света,желтеющими над входамив казармы, туда-сюда
бегали,суетилиськомандиры, мерзло стучасапогами, выкрикивалипоименно
своих бойцов, ругались, подавали команды. Важные лица до самой звездной ночи
считали и проверяли маршевые роты в полном снаряжении, готовя их к отправке.
Маршевики былиразныхвозрастов, ребятишкам-новобранцам,превратившимся в
доходяг,обмун- дированные, подтянутые солдатыказались недоступными,они
звали их дяденьками,раболепно заискивали передстаро- служащими, делились
табачишком, у кого остался. Невзирая на строгую военную тайну, маршевики уже
знали иговорили, что направляют их на Сталинград,вдивизию Гуртьева,в
самое пекло. Подточенные запасным полком, бледные,осунувшиеся,костистые,
были бойцы угрюмы и малоразговорчивы, но табачок да землячество сближалиих
с ребятишками.
Ночьуже была, морознабирал силу. Перемерзшие люди началиразводить
костерки,ломаянанихпристройки, отдираяобшивкустамбура казармы,
наличникиотдверей,мгновенно была разобрана и сожжена загорожаротного
нужника.Отобравши у новобранцев все, что было с ними из жалкого имущества,
в карантин ребят не возвращали, а им уже раем казался душный темный подвал.
Позднейночьюпоступилакомандавойтиврасположение первойроты
первого батальона сперва маршевикам, затем новобранцам.
Началась давка. В казарме, настывшей без людей, выветрился и живой дух.
Вонько было от карболки и хлорки -- успели уже провести дезинфекцию, повсюду
на склизлый, хлябающийпол, настланный прямо на землюисгнившийбольшей
частью,был насыпанбелыйпорошок,нанары,поднары,дажеи вокруг
громоздкихнебеленыхпечей,толстооблепленныхглиной,слоемнавален
порошок. Мало стоит, видно, этот порошок, вот и навалили его без нормы -- не
жалко.
Маршевыеротысмелирукавицамис нарпорошок, занялисвоеместо.
Ребятам-новобранцамвеленобылонаходитьсявказарме,ждатьотправки
маршевиков итогда уж располагаться на нарах. Известно,чтосолдат всегда
солдати былабы щель --вездепролезет, находчивость проявит. Так ине
дождавшисьникакого подходящегомомента до самого утра, парни совалисьна
нары кмаршевикам, теихнепускали, ребятишки-тово вшах, уговаривали,
урезонивалиребят, однакоте упорно лезли и лезли в людскую гущу, в тепло.
Тогдаихначалиспинывать, сшибатьснар,дубасить кулаками,стращать
оружием.
Тазлобная, беспощадная ночьзапала в память как бред. Лешка Шестаков
вместес ГришейХохлаком примазывался на нары,хотябы нижние, хотя бы в
ногах спящих, но маршевикимолча ихспинывали не стоптаннымиеще жесткими
ботинкаминахолодныйпол. Одиндядеквсе женевыдержал,втемноте
проскрежетал: "Ат армия! Ат бардак! Да пустите парнишшонок на нары.