Мы спустилисьс быка иочутились на берегувозле домовизвесткарей.
Многолетмои односельчанезанималисьнехитрыми тяжелымпромыслом--
выжигали известку из камня. Каменьдобывали на речке Караулке, втелегах и
натачкахвозиливустьеречки,гдеобразовалсяпоселокипоныне
называющийся известковым, хотя известку здесь давно уже не выжигают. Сюда, в
устье Караулки, сплавлялись и плоты, которые потом распиливалисьна длинные
поленья -- бадоги.Какой-то залетный,говорливый,разбитной, гулеванистый
народобретался "на известке",какие-тоуполномоченныеграмотеи"опра",
"торгхоза","местпрома","сельупра","главнедра"грозилисьвсех
эксплуататоровзавалитьсамолучшейисамойдешевойизвесткой,жилища
трудовогочеловечествасделатьбелымиичистыми.Незнаю,
предпринимательствомлисвоим, умноли организованным трудом, размахом ли
бурнойторговли, ноизвесткаринашиодолели-таки частника, срынкаего
выдавили на самый край базара, чтобы не пылило шибко. До недавних считай что
дней властвовала торговая точка накрасноярском базаре, сбитаяиз теса, на
которой вызывающебольшая красовалась вывеска, свидетельствующая о том, что
здесь дни иночи,кроме понедельника, в любомколичестве отпускается,не
продается--продаетчастник-шкуродер,тутпредприятие--вотим-то,
предприятием,не продается,а отпускается продукция Овсянского из-го з-да.
Современем, правда, вывеску такзапорошило белым,чтоникакиеслова не
угадывались,но торговаяточка всей нашейокругебыла так известна, что,
коли требовалось кому чего пояснить,наши односельчаневесь отсчет вели от
своеготоргового заведения, для нихв городе домов и магазиновглавнее не
было."Акакпойдешьотнашего ларька, дакнаправу рукумостчерез
Качу...", "От нашего ларька в гору подымесся, туттебе и почта, и нивермаг,
и тиятр недалеко..."
Возле большого штабелябревен, гулко охая,бил деревяннойколотушкой
МишкаКоршуков, забивая сухойберезовыйклин в распиленный сутунок, чтобы
расколотьегонаполенья --бадоги. Вообще-то онбыл, конечно.Михаил,
вполне взрослый человек, нотак уж все его звали на селе -- Мишка иМишка.
Он нарядно идаже модно одевался,пилвинонепьянея,игралналюбой
гармошке, дажес хроматическим строем, слухшел -- шибко портил девок. Как
можноиспортить живого человека --яузнал не сразу, думал, что Мишкаих
заколдовывает и они помешанные делаются, что, в общем-то, оказалось недалеко
от истины--однаждыэтот самыйМишка на спорперешелЕнисейво время
ледохода, и с тех пор на него махнули рукой -- отчаянная головушка!
--Что зашум,а драки нету? --спросил Мишка,опускаядеревянную
колотушку.
В его черных глазах искрилисьудаль исмех, на носу ина груди
блестелпот,весь онбылвпленкахбересты,кучерявая цыганская башка
сделалась седой от пленок, опилок и щепы.
МырассказалиМишкепрогусей.Он радушнымжестом указалнамна
поленья.Когда мы расселись и сосредоточенно замолкли,Мишкаснялшапку,
потряс чубом, выбивая из него древесные отходы, вынул папироску, постучал ею
вноготь--послеполучкиднятри-четыреМишка курилтолькодорогие
папиросы, угощая ими всех без разбору, все остальное время стрелял курево --
прижег папироску, выпустил клуб дыма, проводил его взглядом и заявил:
-- Погибнут гуси. Надо им, братва, помочь.
Намсразусталолегче.Мишкасообразит! Докуривпапироску,Мишка
скомандовал нам следовать за ним, и мы побежали на угор, где строился барак.
-- Всем взять по длинной доске!
--Ну, конечноже, конечно! -- ликовалипарнишки. -- Какэтомы не
догадались?
И вотмы бросаем доски,полземмеж торосов кприпою. Подкозырьком
льдин местами еще холодеют оконца воды, но мы стараемся не глядеть туда.
Мишка сзади нас. Ему нельзя на доску -- он тяжелый. Когда заканчивается
тесина, он просовывает нам другую, мы кладем ее и снова ползком вперед.
-- Стоп! -- скомандовал Мишка. --Теперь надо одному. Кто тут полегче?
--Он обмерил всехпарнейвзглядом, иегоглазаостановилисьнамне,
вытрясенном лихорадкой. -- Сымай шубенку! -- я покорно расстегивал пуговицы,
мне хотелосьзакричать, убежать, потому что уж очень страшно ползти дальше.
Мишка ждал, стояна тесине,по которой яужепрополз, и наготоведержал
другую, длинную, белую,гибкую. Я опустился на нее животом исквозь рубаху
почувствовал, какая она горячая, а под горячим-то трещит лед, аподо льдом:
"Господи! Миленький! Спасии помилуйлюди Твоя... --пытался явспомнить
бабушкинумолитву...--Даруя...сохраняякрестомТвоим...Даруя...
сохраняя... достояние..." -- заклинал и молил я.
--Гусаньки, гусаньки! -- звал я, глядя на сбившихся в кучу гусей. Они
отплыликпротивоположномуотменязакрайкуполыньи,встревоженно
погагакивая. -- Гусаньки, гусаньки... -- нев силах двинугься дальше -- лед
с тонким перезвоном оседалподо мной, под доской, беленькие молнии метались
по нему, пронзая уши, лопнувшей струной.
-- Гусаньки, гусаньки! -- плакал я.
Гуси сбилисьв плотныйтабунок, вытянувшеи,глядели на меня. Вдруг
что-тозашуршало возле моего бока, яобмер и, подумав, чтообломился лед,
уцепился за доску и собрался уже заорать, как услышал:
-- Держи! Держи! -- Мишка приблизился, доску мне сует.
Доскадоползладоводы,чутьпрогнулазакраек,раскрошилаего.
Кончиками онемевшихпальцев я держал тесину, звал, умолял, слизывая слезы с
губ:
-- Гусаньки,гусаньки.