ВикторАстафьев.Собраниесочиненийвпятнадцатитомах.Том4.
Красноярск, "Офсет", 1997 г.
Гуси в полынье
Ледоставна Енисее наступает постепенно. Сначала появляются зеркальные
забереги,по краям хрупкиеи неровные. В уловах и заводях они широкие,на
быстрине -- узкие, в трещинах. Но после каждого морозного утра они все шире,
шире, затем намерзает и плывет шуга. И тогда пустынно шуршитрека, грустно,
утихомиренно засыпая на ходу.
Скаждымднем толще и ширезабереги,ужеполоса воды,гущешуга.
Теснятсятамльдины,схрустомлезутоднанадругую,крепнетшуга,
спаивается,и однажды, чащевсего в студеную ночь, река останавливается, и
там, гдерека сердитогромоздилапо стрежи льдины, остается нагромождение
торосов,острые льдиныторчат такисяк,икривая, взъерошенная полоса
кажется непокорно вздыбленной шерстью на загривке реки.
Новот закружилась поземка,потащиловетром снег по реке,зазвенели
льдины, сдерживаяпорывы ветра; занихнабросалоснегу, окреплиспайки.
Скоро наступит пора прорубатьзимник -- выйдут мужики спешнями, топорами,
вывезут вершинник и ветки, и там,гдевзъерошилась река, пробьют в торосах
щель, пометят дорогу вехами, и вот уж самый нетерпеливый гуляка или заботами
гонимый хозяинпогонитробкоступающегомежсталистосверкающихльдин
конишку, сани бросает на не обрезанных еще морозами глыбах, на не умягченной
снегами полознице.
Но как бы ни была круга осень, как бы густо ни шла шуга, она никогда не
может разом и везде усмирить Енисей.
Нашиверах,порогахиподбыкамиостаются полыньи. Самаябольшая
полынья -- у Караульного быка.
Здесьвсебурлит,клокочет,шугагромоздится,льдиныкрошатся,
ломаются, свирепое течениекрушит хрупкий припай. Нежелает Караульный бык
вмерзать в реку. Уже вся река застыла, смирилась природа с зимою, а он стоит
вполойводе.Ужеидут польдупервыеотчаянныепешеходы,осторожно
прощупываяпалкойледпередсобой;появиласьодинокаяподвода;затем
длинный, неторопливыйобоз -- ноубыка все еще колышетсяпар ичернеет
вода.
От пара куржавеюткаменистые выступы быка, кустики,трава исосенки,
прилепившиеся к нему,обрастают толстымкуржаком, и средитемных, угрюмых
скалКараульныйбык,разрисованный пушистыми,дорезив глазахбелыми
узорами, кажется сказочным чудом.
Однажды послеледоставаоблетеласеловесть,будто возлебыка,в
полынье, плавают гусии не улетают. Гуси крупные,людей не боятся,должно
быть, домашние.
И в самом деле, вечером, когда я катался с ребятами на санках, с другой
стороны рекипослышалисьтревожныекрики.Можно былоподумать,что там
кто-тодолго,настойчиво инестройно наяривалнапионерском горне.
Можно былоподумать,что там
кто-тодолго,настойчиво инестройно наяривалнапионерском горне. Гуси
боялисьнаступающейночи.Полынья скаждымчасомстановилась меньшеи
меньше. Морозисподволь,незаметноокруглялее,припаивалкзакрайкам
пленочки льда, которые твердели и уже не ломались от вихревых струй.
Наследующийденьоравоймыперешлирекупосвежей,ещечуть
наметившейся тропинкеи приблизилиськ быку. Одинпо одномузабрались на
выступы обледенелого камня и сверху увидели гусей.
Полыньясделалась с лесную кулижку величиной. Там, где вода выбуривала
тугимзмеиным клубком и кипела так, словноееподогревали снизу громадным
костром, ещеоставалось темное,яростное окно.Ив этом окне металась по
кругуошалевшая,усталаяи голодная стайка гусей.Чутьвпередиплавала
дороднаягусыняи времяотвременитревожновскрикивала,подплывала к
хрупкому припаю, врезалась в него грудью, пытаясь выбраться на лед и вывести
весь табун.
Мне ипреждедоводилось видеть плывущих среди льдин гусей.Где-тов
верховьях Енисея онижилисебе, жировалииделались беспечнытак, что и
ночеватьоставались нареке.Кончалось этотем,что ночьюих,сонных,
оттиралоотберега настывшим закрайком, подхватывало шугой, выталкивало на
течение, к утру они уже оказывались невесть где и в концеконцов вмерзали в
лед или выползали на него и мучительно погибали на морозе.
Аэтивсеещеборолись.Их подбрасывалона волнах, разметывалов
стороны, будто белыйпух,и тогдамать вскрикивала коротко, властно. И мы
понимали это так: "Быть всем вместе! Держаться ближе ко мне!"
Внезапно одного голошеего гуся отделило течениемот стайки, подхватило
и понесло к краюполыньи. Он поворачивался навстречу струе грудью,пытался
одолетьтечение,ноеготащилои тащило,и когда пригнало ко льду,он
закричал отчаянно о помощи. Мать бросилась на крик, ударяя крыльями по воде,
но молодогогуся притиснуло кольду, свалило на бок, и, мелькнув беленькой
бумажкой под припаем, словно под стеклом, он исчез навсегда.
Гусыня кричала долгои с таким, душурвущим,горьким отчаянием,что
коробило спины.
-- Пропадут гуси. Все пропадут.Спасти бы их, -- сказал мой двоюродный
брат Кеша.
-- А как?
Мы задумались. Ребятишки-ребятишки, нопонимали, что сЕнисеем шутить
нельзя, кполынье подобраться невозможно. Обломится припай--мигнутьне
успеешь, как очутишься подо льдом, и закрутит, будто того гуся -- ищи-свищи.
Ивдругразом,какэтобываетуребятишек,мызаспорили.Одни
настаивали -- подбираться к полынье ползком. Другие --держатьдруг дружку
за ноги и так двигаться. Третьипредлагали позватьохотников и пристрелить
гусей, чтобы не мучились. Кто-то из левонтьевскихпарнейсоветовалпросто
подождать -- гуси сами выйдут на лед, выжмет их из полыньи морозом.