Ну,ее тоже хорошо знатко. Метелочки
наконцах.Аэтовот, видите,ровноспичкасгорелаянакончике. Это
купальница-цветок.
-- Жарок, да?
--По-нашему--жарок.Завялон,засох,красавсяегоназемь
обсыпалась.Илюдивот также,покацветут,красивые,потом усохнут,
сморщатся, чтогрибы червивые. Недолог векцветка,да ярок,ачеловечья
жизнь навроде бы и долгая, да цвету в ней не лишка...
Девятишар, орляк, кошачья лапка, ромашка, тимофеевка, овсяница,чина и
много-многопыреяпереселилосьиз леса нанашсеновал,А явотеще и
земляничку нащупал, потомдругую, третью. Свою я съел вместесо стебельком
-- ничего не случится. Ту, что бабушке отдал, оналишь понюхала и протянула
Алешке. Алешка съел две ягодки, заулыбался.
Ая вотпомню, как летом проснулся на этом вот сеновале.Было душно,
глухо и темно.
Во тьмеполыхали молнии, но грома и дождя еще не было. Вдруггрохнуло
над самой головой. Я подскочил и полез в глубь сеновала. Внизу,в стайке, с
насеста сшибло кур, они закудахтали. Крышу осторожно, словно слепойчеловек
голой подошвой ноги, пощупал дождь и, удостоверившись, чтокрыша на месте и
я под нею, заходил, зашуршал по тесу, обросшему мхом по щелям и желобкам.
Меня отпустило. Курицыуспокоились. Молнии сверкали, свет на мгновение
вспыхивал, и все означалось: сено, грабли, старые веники на шесте, отчетливо
выхватывало ласточекв гнезде, спокойно спящих. И снова ка-ак далоИ снова я
подскочил с постеленки, пытался зарыться в сено, снова сшибло с насеста кур,
иони разомзаорали,забазарили --"ка-апру-ту-ту-какака". Однакурица,
слышно было, летала по стайке, биласьвстены и в углы, желала угодитьна
насест, но подруги ее, тесно сжавшиеся с вечера, сидели теперь вольно, какая
к окошку головойи задом к открытой двери, какая наоборот -- задом к окошку
и головой к двери. Как застал слепой, вяжущий сон, так и сморились птахи. Та
курица, что летала и "тпру-ту-ту" говорила, должно быть, уселась на пол.
К грому, к молниям все притерпелись, да и удалялисьгромыи молнии за
горы. Постращали всех: есть, мол, еще, есть небесные силы. и, если не будете
старших слушаться, в первую голову бабушку, так онитут же явятся и покажут
"кузькину мать".
Дождь размохнатился, загустел, будто шубой накрыл крышу и меня вместе с
нею.Попадаянасучок,нашляпку гвоздя,наощепину ли, редкиекапли
выбивались извсезаполнившего шептания,трогалиструну,натянутуюнад
головой. Дышать стало легко. Ближеи свежеесделалсязапах веников, сухой
травы.Село,подворье наше,иявместос ними,согласноидоверчиво
погружались в глубину ночи, наполненную черным пухом,может, дряблой водой,
запареннойвениками. Коровав стайке,во времягрозы переставшаявалять
жвачку ворту, переступила, вздохнула, пробно скрипнулажвачкою,ещераз
вздохнули и зажевала, зажевала...
Какой спокойный, какой глубокий сон наступил всюду.
..
Мне хотелось еще в сене пошарить, еще землянику сыскать, но в это время
проем дверей заткнули навильником, сделалось темно,и снова пошла работа до
седьмого пота.
Теснейи тесней становилось насеновале.Утрамбованное, затиснутое в
углу и к задней стене сенонабухало ввысь и уже задеваловеники, свешанные
попарно на слеги и жерди.Крышачемдальше, тем уже,и мы сшибали не раз
шапки о поперечины, шарили в темноте, отыскивая их.
На самом верху,там,гдетескрышисходился торцами, постропилам
лепилисьгнездаласточек ипососедствусними осиные пузыри.Я залез
горячей рукой в луночку ласточкиного гнезда и почувствовал в ней снежок, под
ним мокрые перышки. Гдесейчас говоруньи ласточки? Тоскуют небось по своему
дому, по этому вот сараю, по нашему селу.
Язабылсяна минуту иуслышал, как внизу,поднами,хрупаютсено
вымотавшиеся за дорогукони. Хрупают,отфыркиваются,переступают тяжелыми
копытами.
Внизу, во дворе, начался разговор:
--Ну,Иван,лошадкутыотхватил!Однойрукойеелупи,другой
крестися...
-- Недаром говорят... лошадь за рекой купи.
-- А я ее где купил-то, шорта? За рекой, за горой, почти у кыргызов.
-- Heт, робята,--вмешалась в разговорбабушка, -- деньгами коня не
купишь, токо удачей...
На этоми утешились, про конейговорить перестали, насеноперешли.
Кольча-младший сказал:
--Сеналесные, едкие,хватилобыдо весны. Ану,какприкупать
придется?
-- Купило притупило! -- снова вмешалась в разговор бабушка. -- Соломы с
заимки подвезем и обойдемся. Сено стравить -- коров не доить...
-- На соломе да на пойле не лишка надоишь.
-- Нет, пойло небракуйте. Пойловсему голова. Токо руками его ладить
надо, теплое чтобы, с отрубями. Если оплосками поить, тогда, конешно...
Завязался разговор, значит, работеконец. Даи полонсеновал.Мыу
самой створки топчемся.Под ноги нам швыряют клоки сена, изкоторых торчат
вилы, -- подскребают с саней. И хорошо это, славно, а то уж дух вон из нас с
Алешкой.
И вотсанизаведены поднавес, короваводворена наместо.Бабушка
граблями подобрала раскрошенноепо дворусено, кинулаего лошади.Мужики
составили вилы,грабли, забралидохи и, постукивая оступеньки катанками,
вошли в избу. Катанки мерзло повизгивали, скользя на крашеном крыльце.
Вместе с мужиками в дом ввалилосьоблакохолода иударилось в темные
углы. Изба полна чужого запаха от собачьих дох.Но всеэти запахизабивал
сквозной, всюду проникающий запах сена. Дедушка обламывал сосульки с усов, с
бороды икидал ихпод рукомойник.Бабушкасбросилаему спечистарые,
пыльныекатанки. ТеткаАпроняхлопоталау стола, ипока переодевались и
переобувались дедушка и Кольча-младший, на столе уже накрыто.