Потом смотрю на Сэди. Похоже, оптимизм покинул ее, и сейчас она напоминает поникший цветок.
– Прости, – едва уловимо шепчет она. – Прости, что от меня столько неприятностей. Я бы оставила тебя в покое, если бы могла общаться с кем-то другим.
Ну вот, теперь я же еще и виновата.
– Послушай, не то чтобы я не хотела тебе помочь…
Сэди поднимает на меня глубокие темные глаза, уголки рта печально опущены вниз.
– Это мое единственное желание. Мне ничего больше не надо, я ни о чем тебя не попрошу. Только мое ожерелье. Я не могу без него обрести покой… – Она останавливается от переполня-ющих ее чувств или просто потому, что не хочет договаривать.
Ясно, чем грозит мне этот разговор. Но любопытство побуждает меня продолжить.
– Ты беспокоишься из-за самого ожерелья или без него ты не можешь обрести вечный по-кой? – Во взгляде Сэди я улавливаю ярость и поспешно исправляюсь: – В смысле, по ту сторо-ну… в лучшем из… в общем, упокоиться с миром.
Господи, это какая-то прогулка по минному полю. Все время приходится помнить о полит-корректности.
– И… как все это происходит? – подступаю я с другой стороны.
– Откуда мне знать! Мне никто об этом не рассказал. – Глаза ее яростно сверкают, но в тоне сквозит неуверенность. – Я не хочу оставаться здесь. Здесь, в твоем мире, я недавно. И все, что мне нужно, это мое ожерелье: Больше я ничего не знаю. Поэтому мне нужна твоя помощь.
Повисает долгая пауза. Мучимая угрызениями совести, я машинально глотаю еще одну устрицу. Сэди – моя двоюродная бабушка. Это ее последняя воля. А последнюю волю следует исполнять. Даже если она невыполнимая и просто глупая.
– Сэди, если я отыщу ожерелье, ты оставишь меня в покое?
– Конечно.
– Навсегда?
– Даже не сомневайся. – Глаза ее сияют.
– И если после всех долгих и трудных поисков оно все-таки не отыщется, потому что куда-то сгинуло миллион лет назад или, что еще вероятнее, просто не существовало, ты все равно отцепишься от меня?
Сэди обиженно надувает губы.
– Оно существовало.
– Отцепишься или нет? – требую я определенности. – Я не собираюсь все лето охотиться за сокровищами.
Несколько мгновений она смотрит на меня, явно пытаясь найти лазейку, потом нехотя обе-щает.
– Договорились.
– Вот и славно. – Я поднимаю бокал с остатками шампанского: – Выпьем за ожерелье.
– И не медли! Тут же начинай поиски! – Она вертит головой, словно призывает начать их прямо здесь.
– Не можем же мы искать без всякой системы. Нужен научный подход. – Я открываю сумку, вынимаю рисунок. – Вспомни, когда ты последний раз его видела.
Глава пятая
Дом престарелых «Фэйрсайд» расположен на спокойной зеленой улице. Здание красного кирпича с двумя фронтонами и аккуратными занавесками в каждом окне. Я разглядываю его, стоя на противоположном тротуаре, потом поворачиваюсь к Сэди, молча сопровождавшей меня от железнодорожной станции Поттерс-Бар. В поезде я ее почти не видела: она порхала по вагонам, сновала вверх-вниз, подлетая то к одному, то к другому пассажиру.
– Так вот, значит, где ты жила. Очень мило. Приятный… садик, – указываю я на пару раз-росшихся кустов.
Сэди не отвечает. Видно, что она напряжена. Должно быть, странно вот так возвращаться. Если она, конечно, помнит это место.
– Слушай, а сколько тебе все-таки лет? Конечно, я в курсе, что тебе сто пять, но все-таки. Выглядишь явно моложе.
Кажется, мой вопрос застает Сэди врасплох. Она изучает свои руки, разглядывает платье и мнет ткань между пальцев.
– Двадцать три, – наконец говорит она. – Думаю, мне двадцать три.
– Думаю, мне двадцать три.
Я мысленно прикидываю. Ей было сто пять, когда она умерла. Следовательно…
– Тебе было двадцать три в 1927 году.
– Точно! – Ее лицо оживляется. – Мы устроили пижамную вечеринку в честь моего дня рождения. Пили джин с тоником и танцевали до самого рассвета… О, как я скучаю по пижамным вечеринкам. – Она обнимает себя за плечи. – Ты часто на них ходишь?
Ну, если считать случайный секс пижамной вечеринкой…
– Я не уверена, что сейчас их устраивают. – Тут в окне верхнего этажа я замечаю женское лицо. – Пора.
Быстро перебегаю дорогу, подхожу к калитке и нажимаю на кнопку звонка.
– Здравствуйте, – говорю я сквозь решетку. – К сожалению, мне не назначено.
Замок щелкает, и дверь открывается. Женщина в голубой форме медсестры смотрит на меня. На вид ей слегка за тридцать, лицо круглое и бледное.
– Могу я вам чем-то помочь?
– Здравствуйте, меня зовут Лapa, и я здесь по поводу вашей бывшей постоялицы.
Сэди исчезла.
Торопливо оглядываю палисадник: ее нигде нет. Что за дела? Бросила меня на произвол судьбы.
– Бывшей постоялицы? – переспрашивает медсестра.
– Сэди Ланкастер.
– Сэди? – Она смягчается. – Входите! Я Джинни, старшая медсестра.
Я следую за ней в пропахший пчелиным воском и карболкой холл. Здесь очень тихо, только резиновые подошвы медсестры шаркают по линолеуму, да из-за приоткрытой двери доносится бубнеж телевизора. Старые дамы сидят в креслах, колени прикрыты вышитыми одеялами. Раньше мне не приходилось близко сталкиваться с пожилыми. С очень, очень пожилыми.
– Здравствуйте! – нервно киваю я ближайшей седой леди, и ее лицо морщится от ужаса.
– Извините! – добавляю я гораздо тише. – Я не хотела… э-э-э…
К старушке уже спешит медсестра, а я тороплюсь за Джинни, надеясь, что она ничего не заметила.
– Вы родственница Сэди? – спрашивает она, когда мы доходим до маленькой приемной.
– Внучатая племянница.
– Замечательно, – говорит медсестра, включая чайник. – Чашку чая? Честно говоря, мы ждали звонка. Никто так и не забрал ее вещи.
– За ними я как раз и приехала, – радуюсь я неожиданной удаче. – Я ищу ожерелье, ко-торое, по моим сведениям, когда-то принадлежало Сэди. Ожерелье из стеклянных бусин со стре-козой и вставками из горного хрусталя. – Я нерешительно улыбаюсь. – Возможно, его здесь и нет. Может, вы даже не…
– Я его видела.
– В самом деле? – изумляюсь я. – Вы хотите сказать… оно и вправду существовало?
– У Сэди было несколько чудесных вещичек, – улыбается Джинни. – Но это ожерелье она любила больше прочих. Носила его не снимая.
– Точно! – нервно сглатываю я. – Могу я на него взглянуть?
– Оно должно лежать в ее коробке, – кивает Джинни. – Но сначала нужно заполнить за-явление. Документы вы захватили?
– Разумеется. – Я нервно роюсь в сумке.
Не могу поверить. Все вышло само собой.
Я пишу заявление и параллельно озираюсь в поисках Сэди, но ее нигде не видно. Куда она делась? Ей-богу, пропустит великий момент.
– Ну вот и все, – протягиваю я заявление Джинни. – Теперь я могу забрать ее вещи? Я ближайшая родственница…
– Адвокаты сказали, что ближайшие родственники не заинтересованы в ее личных ве-щах, – сообщает Джинни. – Ее племянники, кажется? Они никогда сюда не приезжали.
– О, – краснею я. – Мой отец. И мой дядя.
– Мы сохранили вещи на всякий случай, если им все же захочется… – Джинни толкает крутящуюся дверь.