Для начала, в мире вообще не осталось настоящих мужчин, это вам любая женщина скажет. А уж называть бледную курносую коротышку красави-цей и вовсе глупо.
Впрочем, не буду прибедняться, в редкие моменты я и впрямь неплохо выгляжу. У меня приятное лицо, широко посаженные зеленые глаза и несколько веснушек на носу. А еще изящ-ный маленький рот, которым не может похвастаться никто в нашей семье. Но уж поверьте мне на слово, я далеко не супермодель.
– Значит, вот как ты поступил, когда разругался с мамой в тот раз в Ползите? Плюнул на все и стал встречаться с другими девушками? – не могу я удержаться.
Папа вздыхает и переглядывается с мамой.
– Нам вообще не следовало рассказывать ей об этом, – бормочет мама, потирая бровь. – Нам не стоило никогда даже упоминать об этом.
– Потому что если бы он так поступил, – продолжаю я безжалостно, – вы бы никогда не стали снова встречаться, правда ведь? Папа никогда бы не назвал себя смычком твоей скрипки, и вы бы не поженились.
Фраза о смычке и скрипке стала притчей во языцех. Я слышала эту историю уйму раз. Папа приехал на велосипеде домой к маме, он был мокрый от пота, а она от слез, и они помирились, забыв про ссору, и бабушка угостила их чаем с песочным печеньем. Понятия не имею, какое отношение к примирению имеет песочное печенье, но оно важный элемент легенды.
– Лара, ты же понимаешь, – вздыхает мама, – это совсем другое дело. Мы встречались три года, мы были помолвлены…
– Никто и не спорит! Конечно, это совсем другая история. Но и ты признай, что люди ино-гда возвращаются друг к другу. Это случается.
Мама молчит.
– Ты всегда была слишком романтичной… – вступает папа.
– Ничего подобного! – взрываюсь я, будто мне нанесли смертельное оскорбление.
Уставившись в ковер, я ковыряю босой ногой ворс, но краем глаза наблюдаю, как мама с папой беззвучно препираются, чей черед подавать реплику. Мама качает головой и тычет паль-цем в папу, мол, «твоя очередь».
– Когда ты расстаешься с кем-то, – торопливо говорит папа, – то проще всего смотреть на-зад и думать, как прекрасна была бы жизнь, если бы вы воссоединились. Но…
Сейчас он скажет, что жизнь – это эскалатор. Надо оборвать его побыстрее.
– Папочка. Послушай. Пожалуйста. – Каким-то чудом я произношу это очень спокойно. – Вы все неправильно поняли. Я не собираюсь мириться с Джошем. – Тут я всячески пытаюсь изобразить, какая это идиотская идея. – Я посылала ему эсэмэски не поэтому. Просто мне хоте-лось расставить все по своим местам. Ведь он порвал со мной без предупреждения, без разго-вора, без объяснений. Что же мне, мучиться неизвестностью? Это как… детектив без последней страницы. Все равно что дочитать Агату Кристи и не узнать, кто убийца!
Надеюсь, теперь они поймут.
– Я понял, – говорит папа, подумав. – Это все фрустрация…
– Ничего ты не понял! Меня интересовало, почему Джош так поступил. Я просто хотела все обсудить. Мы же могли пообщаться как два цивилизованных человека.
«И тогда он бы вернулся ко мне, – проносится у меня в голове. – Потому что я знаю: Джош все еще любит меня, даже если никто в это не верит».
Но нет никакого смысла убеждать в этом моих родителей. Они все равно никогда не пой-мут. Откуда им знать? Они же понятия не имеют, какой отличной мы были парой, как прекрасно дополняли друг друга. Они не понимают, что Джош просто запаниковал, поторопился, принял неудачное решение, навоображал себе черт знает что, и если бы я просто могла поговорить с ним, все бы наладилось и мы бы снова были вместе.
Иногда мне кажется, что я на целую голову впереди своих родителей. Так, наверное, чувствовал себя Эйнштейн, которому друзья твердили: «Вселенная устроена просто, Альберт, уж поверь нам», а он про себя думал: «Я знаю, что все относительно.
Так, наверное, чувствовал себя Эйнштейн, которому друзья твердили: «Вселенная устроена просто, Альберт, уж поверь нам», а он про себя думал: «Я знаю, что все относительно. И докажу это вам в один прекрасный день».
Мама с папой снова исподтишка делают друг другу знаки. Я прихожу к ним на помощь и поспешно говорю:
– Да не надо так беспокоиться обо мне. Я поставила крест на наших отношениях. Ну не то чтобы окончательно поставила, – исправляюсь я, видя их вытянувшиеся лица, – но я смирилась с тем, что Джош не хочет со мной общаться. Я приняла это и… сейчас чувствую себя прекрасно. Честное слово.
Губы мои растягиваются в улыбке. Ощущение такое, будто я твержу мантру какого-то идиотского культа. Не хватает только длинной хламиды и стука тамбурина.
Хари-хари… я поставила крест на наших отношениях… хари-хари… я чувствую себя пре-красно.
Мама с папой опять переглядываются. Не знаю, поверили они мне или нет, но по крайней мере теперь можно покончить с неприятной темой.
– Вот и чудесно! – восклицает папа с воодушевлением. – Я всегда знал, что ты молодчина и справишься. Самое время сосредоточиться на вашем с Натали бизнесе, тем более дела идут лучше некуда…
Улыбка моя становится еще лучезарнее.
– Так и есть!
Хари-хари… дела идут лучше некуда… хари-хари… чтоб им провалиться…
– Как хорошо, что все уже позади. – Мама подходит ко мне и целует в макушку. – А теперь нам лучше поторопиться. Поищи скорее какие-нибудь черные туфли!
Я вздыхаю и отправляюсь в спальню. Сегодня восхитительный солнечный день. А мне придется провести его на жутком семейном сборище во главе с мертвой стопятилетней старухой. Иногда жизнь действительно невыносима.
Мы въезжаем на унылую парковку похоронного центра Поттерс-Бар, у бокового входа не-большое столпотворение. Там то и дело вспыхивают огоньки телевизионных камер, над голова-ми людей торчит пушистый микрофон.
– Что тут происходит? – высовываюсь я из окна машины. – Не иначе дядя Билл прибыл?
– Наверняка, – кивает папа.
– Кажется, о нем снимают документальный фильм, – сообщает мама. – Труди что-то такое говорила. Это все благодаря книге.
Вы спросите, каково это – быть близкой родственницей знаменитости? Ничего хорошего, вечное стрекотание телекамер вокруг. А стоит назвать свою фамилию, люди пристают с рас-спросами: «Лингтон? Вы имеете отношение к кофейням „Лингтонс“?» И восхищенно причмокивают, стоит ответить утвердительно.
Мой дядя Билл – тот самый Билл Лингтон, который в возрасте двадцати шести лет бук-вально на пустом месте основал сеть кофеен и постепенно раскидал их по всему свету. Его лицо красуется на бумажных стаканчиках, так что он известен куда лучше, чем «Битлз» и им подоб-ные. Где бы он ни появился, все его узнают. А после недавнего выхода автобиографии «Две мо-нетки», которую расхватали точно горячие пирожки, его популярность просто зашкаливает. Не удивлюсь, если в экранизации его сыграет Пирс Броснан.
Разумеется, я изучила книгу от корки до корки. Из нее я узнала, что дядюшка истратил по-следние двадцать пенсов на кофе, ужаснулся его вкусу и решил основать собственную кофейню. Постепенно бизнес его превратился в сеть, опутавшую весь мир, и теперь он кофейный магнат. В народе его зовут Алхимиком, а все бизнес-сообщество (если верить одной прошлогодней статье) спит и видит, как выведать секрет дядюшкиного успеха.
Но он решил щедро поделиться своими секретами на семинарах «Две монетки». Несколько месяцев назад я тайком посетила один из них. Вдруг и правда удастся получить дельные советы по управлению только что народившимся бизнесом? Все двести присутствующих внимали каж-дому слову, а в конце подбрасывали в воздух две монетки и кричали: «Вот мое начало!» Может, кого-то это и взбодрило, но я лишь пришла в недоумение.