– Я должен повидаться с врачом. Пройти диспансеризацию, – сказал я. – Сделать МРТ головного мозга. Я обещал моему другу Кеймену. Как насчет того, чтобы отправиться к врачу вдвоем?
Уайрман, который все еще стоял, привалившись к колонне, выпрямился.
– А вот и Джек с мини-вэном. Это хорошо. Прибавь шагу, Эдгар, отбывает последний автобус на Дьюма-Ки.
– Обретаешь свойственную художникам эксцентричность, мучачо, – прокомментировал мою просьбу Уайрман, который улегся на заднем сиденье, задрав ноги. Ремень безопасности он проигнорировал. – Еще немного, и ты уже будешь носить беррет, – так и сказал, удвоив букву «эр».
– А не пойти ли тебе на хер, Уайрман, – отозвался я.
– Я трахался на востоке и трахался на западе, – в голосе Уайрмана слышались сентиментальные нотки, – но, если уж речь зашла о траханье, лучше твоей мамочки никого нет. – И замолчал.
Я наблюдал, как луна плывет по черной воде справа от меня. Зрелище это гипнотизировало. Я задался вопросом, а можно ли нарисовать все именно так, как я видел из мини-вэна: луна в движении, серебряная пуля под самой поверхностью воды.
Я думал об этом (может, даже начал проваливаться в дрему), когда боковым зрением уловил какое-то движение повыше луны на воде. Отражение Уайрмана. В первый момент у меня возникла безумная мысль: Уайрман онанирует на заднем сиденье, потому что его колени сдвигались и раздвигались, зад поднимался и опускался. Я бросил короткий взгляд на Джека, но того полностью увлекла симфония бесконечных поворотов Кейси-Ки-роуд. Кроме того, Уайрман по большей части находился за спинкой кресла Джека, невидимый даже в зеркало заднего вида.
Я повернул голову и через левое плечо посмотрел на Уайрмана. Он не онанировал. Он не спал, и ему ничего не снилось. Уайрман бился в припадке. Возможно, в слабом, но припадке. Сомнений быть не могло. В первые десять лет существования «Фримантл компани» у меня работал чертежник-эпилептик, и я узнавал припадок, если видел его. Корпус Уайрмана поднимался и опускался на четыре или пять дюймов, ягодицы сжимались и разжимались. Руки тряслись на животе. Он чмокал губами, словно ел что-то очень вкусное. И с глазами произошло то же самое, что и у гаража. При свете звезд было видно, что один смотрит вниз, другой закатился вверх. Жуткое, не поддающееся описанию зрелище. Слюна бежала из левого уголка рта, слезы – из налитого кровью левого глаза.
Припадок продолжался секунд двадцать. Потом прекратился. Уайрман моргнул, его глаза вернулись на положенные места. Минуту или две он лежал не шевелясь. Наконец заметил, что я смотрю на него.
– Я бы убил за стаканчик виски или шоколадный батончик с ореховым маслом, но, боюсь, о выпивке не может быть и речи?
– Похоже на то, если ты хочешь услышать ее ночной звонок. – Я надеялся, что в моем голосе не слышно тревоги.
– Впереди мост на Дьюма-Ки, – объявил Джек. – Вы почти дома.
Уайрман сел и потянулся.
– Потрясающий выдался денек, но я не буду сожалеть, увидев свою кровать. Должно быть, это и есть старость, да?
– Спасибо, что съездил со мной, Уайрман.
– Конечно, – ответил он. – Но, если ты поблагодаришь меня еще раз, мучачо, я врежу тебе по зубам. Извини, но именно так и будет.
– Все понял, – кивнул я. – Спасибо, что предупредил.
Он рассмеялся и хлопнул меня по плечу.
– Ты мне нравишься, Эдгар. У тебя есть вкус, у тебя есть интеллект, у тебя есть губы, чтобы целовать мне зад.
– Прекрасно. Я сейчас разрыдаюсь. Послушай, Уайрман…
Я мог бы сказать о припадке.
Уже собрался, но все-таки передумал. Не знал, правильное это решение или нет, но помнил, что его могла ждать долгая бессонная ночь с Элизабет Истлейк. Опять же боль окопалась у меня в затылке. Поэтому я ограничился вопросом, согласен ли он превратить намеченную мной встречу с врачом в двойное свидание.
– Я об этом подумаю, – ответил Уайрман. – И дам тебе знать.
– Только долго не тяни, потому что…
Он поднял руку, прерывая меня, и на этот раз улыбки на его лице не появилось.
– Достаточно, Эдгар. Для одного вечера достаточно. Хорошо?
– Согласен, – кивнул я. Проводил его взглядом и вернулся к мини-вэну.
Джек прибавил звука. Из радиоприемника звучал «Отступник». Юноша протянул руку, чтобы убрать громкость, но я его остановил.
– Нет, не нужно. Пусть поют.
– Правда? – Джек развернул мини-вэн и поехал к моей вилле. – Отличная группа. Вы их раньше слышали?
– Джек, это же «Styx». Деннис Деянг? Томми Шоу? Где ты провел всю жизнь? В пещере?
Джек виновато улыбнулся.
– Я предпочитаю кантри, и вообще мне нравится более старая музыка. По правде говоря, я поклонник «Крысиной стаи».
Сама мысль, что Джек Кантори слушает Дино и Фрэнка, заставила меня задаться вопросом (и не первый раз за этот день), а происходит ли все это наяву? Задался я и другим вопросом: как мне удалось вспомнить, что Деннис Деянг и Томми Шоу играли в «Стикс» (и что именно Шоу написал песню, которая сейчас гремела в динамиках мини-вэна), если иногда я не мог вспомнить имя моей бывшей жены?
«Оставлю до завтра», – подумал я, а потом трусливый голос, которого ранее вроде бы и не существовало в моей голове (может, он только что появился), внес более радикальное предложение: стереть сообщение, не прослушивая его.
– И это правильно, – согласился я. – А если отправлявшая сообщение позвонит, я всегда смогу сказать ей, что бродячий пес сожрал мой автоответчик.
Я нажал на клавишу «ПРОСЛУШАТЬ». И как часто случается, когда мы точно знаем, чего ожидать, я ошибся в своих предположениях. Из автоответчика донесся хрипловатый, чуть задыхающийся голос Элизабет Истлейк:
– Привет, Эдгар. Есть надежда, что вы плодотворно провели день и наслаждаетесь вечером с Уайрманом точно так же, как я наслаждаюсь вечером с мисс… ладно, забыла ее имя, но женщина она очень приятная. И есть надежда, вы заметили, что я помню ваше имя. Наслаждаюсь одним из своих светлых периодов. Я люблю и ценю их, но они также и нагоняют на меня грусть. Все равно что летишь на планере, и порыв ветра поднял тебя над укутывающим землю туманом. Какое-то время можно все видеть ясно и отчетливо… но при этом знаешь, что ветер стихнет, и планер вновь уйдет в туман. Вы понимаете?
Я понимал, это точно. Сейчас все у меня шло неплохо, но это был мир, в котором я очнулся, мир, где слова не имели смысла, а мысли перемешались, как садовая мебель после урагана. Мир, в котором я пытался общаться, набрасываясь на людей, где из эмоций у меня оставались только страх и ярость. Можно выйти из этого состояния (как сказала бы Элизабет), но потом нельзя отделаться от ощущения, что эта реальность тонка и призрачна. А что за ней? Хаос. Безумие. Истинная правда, а истинная правда – красная.
– Но довольно обо мне, Эдгар. Я позвонила, чтобы задать вопрос. Вы из тех, кто творит ради денег, или верите в искусство ради искусства? Я уверена, что спрашивала вас при встрече, практически уверена, но не могу вспомнить ваш ответ. Я верю, что это искусство ради искусства, или Дьюма вас бы не позвала. Но если вы пробудете здесь достаточно долго…
В голос вкралась озабоченность.
– Эдгар, нет сомнений в том, что вы станете очень хорошим соседом, я это точно знаю, но вы должны принять меры предосторожности.