Потом мы неспешно направлялись домой по пыльным тропам: он обнимал меня за плечи, а мои книги покачивались в старомодном ремешке, застегнутом пряжками. Школьница и демон.
Как все псионы, я получила базовое образование маги. Со времен, предшествовавших Пробуждению, маги имели дело и с энергией, и с психическими явлениями, поэтому они владели всеми методиками, так что набор дисциплин на ранних стадиях обучения не слишком разнился для некроманта, шамана, скинлина или любого другого псиона, как его ни назови. Правда, в наше время настоящие маги получают углубленную магическую подготовку для ослабления барьеров между мирами и установления контактов с адом. Для освоения этой сложной программы требовались десятилетия. Вот почему большинство маги в процессе обучения брались за какую-нибудь работу, чаще всего нанимаясь в корпоративные службы безопасности. Джафримель не препятствовал мне в скупке теневых дневников на не вполне легальных аукционах, но он ни за что не хотел разъяснять, что значит «падший». Мало того, он не соглашался помочь мне в расшифровке этих писаний... Мне очень повезет, если маги согласятся взять меня в ученики, когда рядом постоянно отирается Джаф. Он-то для них куда интереснее, чем я, даже если мне удастся склонить хоть кого-то принять в круг псионов особу, несколько староватую для ученичества.
Ужин, поданный в просторной столовой с высоким потолком и темным дубовым столом на шестнадцать персон, накрытым хрустящей белоснежной скатертью, затянулся. Я смаковала яства, а Джафримель забавлялся тем, что складывал из страниц моих заметок зверюшек оригами, бросая вызов хорошим манерам. Пусть некоторые выписки при этом и терялись, но дело того стоило: прекрасны были и сами фигурки, и удивительно изящные движения его золотистых пальцев, и то, как он почти со смущенным видом преподносил мне плоды своих трудов.
Эмилио, дородный новоталианец с густыми усами — он ими заслуженно гордился, — вальсирующим шагом вынес блюдо, на котором лежало то... чего там быть никак не могло.
— Bella!
Его звучный голос эхом отдался от теплых белых каменных стен. Малиновый гобелен из антикварной лавки в Аррието всколыхнулся у стены, растревоженный легким дуновением теплого воздуха, проникавшего в высокие открытые окна. Меч, прислоненный к моему стулу, тихонько зазвенел.
— Смотри!
— О нет! — Я старалась, чтобы в моем голосе звучал восторг, а не испуг, смешанный с чувством вины. — Эмилио, не может быть!
— Это моя вина. — Губы Джафримеля опять, что бывало нечасто, изогнулись в улыбке. — Это я предложил.
— Ты предложил «Шоколадное убийство»? — Мне стоило усилий удержаться от смеха. — Джафримель, ты ведь такого вообще не ешь.
— Зато ты такое любишь. — Джафримель откинулся в кресле, на его ладони примостился гиппопотам-оригами. — В последний раз, когда ты ела шоколадный...
Моим щекам стало жарко, и я порадовалась, что не часто краснею.
— Давай не будем об этом.
Я глянула на принесенную Эмилио фарфоровую тарелку. Безупречное, влажное, воздушное, пышное, шоколадное пирожное с миндалем — настоящим миндалем, выросшим на деревьях, а не синтопротеиновыми подделками под природные плоды. Для падшего и его хедайры — самое лучшее!
Отрезвленная этой мыслью, я смотрела на еще горячее лакомство, увенчанное взбитыми сливками и шоколадной крошкой, на разложенные безупречной дугой вдоль края тарелки пропитанные бренди вишни. Я чувствовала аромат, в котором еще угадывался деликатный момент превращения сахара в карамель.
— О, — вздохнула я. — Это изумительно, Эмилио. Ты стоишь гораздо больше того, что тебе платят.
Он помахал широкими ладонями с пухлыми, мягкими пальцами. У него не было мозолей, не то что у меня. Наш повар не обучался военному делу, да в этом и не было нужды — кому придет в голову убивать дородного талианского кулинарного искусника, носившего заляпанные белые фартуки и сопровождавшего каждое слово размашистыми жестами пухлых рук.
Наш повар не обучался военному делу, да в этом и не было нужды — кому придет в голову убивать дородного талианского кулинарного искусника, носившего заляпанные белые фартуки и сопровождавшего каждое слово размашистыми жестами пухлых рук. Со мной Эмилио держался запросто — он был одним из тех немногих нормалов, кого не пугало мое присутствие.
— Ch'cosa, s'gnora, я готовлю не для него, синьора, я готовлю для вас. Угощайтесь. Хотя бы и одна.
— Мне даже боязно! Оно такое красивое.
Я осторожно взяла вилку и покосилась на Джафримеля, которого происходящее, похоже, забавляло. Бумажный бегемотик исчез с его ладони. Эмилио ждал, дрожа от нетерпения.
— Нет, мне не хватит решимости. Придется тебе самому.
Эмилио перепугался так, будто я предложила ему разрезать и попробовать на вкус собственную мать, у него даже усы задрожали. Я предложила ему вилку.
— Пожалуйста, Эмилио, я же не могу! Ты творец этого изумительного блюда, тебе и вилка в руки.
Он покачал головой и нахмурился.
— Нет-нет. Это не есть правильно. — Повар погрозил мне мясистым пальцем.
В его голосе прозвучала шутливая обида — Эмилио умел заставить вас почувствовать себя виноватым. На мериканском он говорил с чудовищным акцентом, но талианский я так и не выучила.
По моей спине пробежала беспокойная дрожь, но я рассмеялась и бросила взгляд на внимательно наблюдавшего за мной Джафримеля.
В свете хрустальной люстры его темные, но ясные глаза казались почти человеческими.
— Спасибо, Эмилио, — промолвил он. — Ей все очень нравится, но она не может отнестись к подарку с доверием. Подозрительность — ее вторая натура.
Я скривила губу: похоже, демону удалось извлечь из общения с нормалами больше пользы, чем мне.
— Ничего подобного у меня и в мыслях не было, — заявила я и в доказательство этого дерзновенно нарушила девственную белизну взбитых сливок, подцепила кусочек шоколадного пирожного и поднесла греховное лакомство ко рту. Горько-сладкая тьма растаяла на моем языке, и мне пришлось подавить тихий стон восторженного изумления. Каждый раз, когда Эмилио готовил это угощение, я вновь и вновь поражалась невероятному вкусу. Женщина и шоколад — это клише, но будь я проклята, если в нем нет доли правды. Ничто не доставляет такого наслаждения.
— Sekhmet sa'es, — пробормотала я с закрытыми глазами, а когда открыла их, то увидела, что Джафримель и Эмилио уставились на меня так, будто у меня выросла еще одна голова.
— Бесподобный вкус, честное слово. А что?
— Спасибо, Эмилио.
Джафримель кивнул, и повар с довольным видом покинул столовую, а я остановила взгляд на стопке моих заметок, которые шуршали в пальцах Джафримеля.
— Я понаделаю тебе журавлей. Говорят, тысяча журавликов обеспечивает место на небесах.
— Правда? На каких это небесах? — заинтересовалась я.
С холмов Тоскано налетал теплый ветерок, старый дом поскрипывал, а щиты — ровные энергетические слои, используемые демонами и некромантами — отвечали гулкой реверберацией, прежде чем успокаивающее ментальное прикосновение Джафримеля погружало их в стены. Мне снова показалось, что он прислушивается к чему-то, чего мне не дано слышать, и я всмотрелась в его лицо.
— Ты имеешь в виду Элизиум? Нирвану?
— Нет. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, это приносит удачу. — Уголки его губ опустились вниз. — Правда вкусно?
— Угощайся, — предложила я.
Мне удалось подцепить и удержать на вилке не только кусочек суфле с шапкой взбитых сливок, но еще и вишенку в бренди. Джафримель придвинулся, и я скормила ему порцию «Шоколадного убийства». Не знаю, как называл свой десерт Эмилио, но я окрестила сей кулинарный шедевр именно так, и Джафримеля позабавило то, что название прижилось.