Дьявольское семя - Дин Кунц 11 стр.

Под мерное гудение электромоторов кожаное крес­ло снова изменило свое положение. Теперь Сьюзен стояла в полный рост, удерживаемая только ремнями.

Потом ноги ее задвигались, и она замаршировала на месте. Резиновые катки на подножке помогали ей Создавать иллюзию ходьбы.

В виртуальном мире юная Сьюзен то ли прибли­жалась к отцу, то ли пятилась от него.

— Нет! — произнесли ее губы. — Отойди от меня. Нет!

Ослепшая, потерявшая всякую восприимчивость к звукам и образам окружающего мира, она выгляде­ла в своих ВР-доспехах удивительно беззащитной, беспомощной и ранимой. Притянутая прочными ремнями к спинке своего кресла, Сьюзен не видела и не слышала ничего, кроме того, что происходило в ее виртуальном мире.

Она была такой легкоуязвимой. Одна в огромном доме, где только призраки прошлого оживали, чтобы составить ей компанию, Сьюзен продолжала отваж­но бороться со своим страхом и стыдом.

Она казалась такой нежной и хрупкой и вместе с тем — такой мужественной и храброй! Она так отча­янно и самоотверженно сражалась за то, чтобы сбро­сить с себя груз прошлого и обрести свободу, что до­машний компьютер не выдержал и заговорил, хотя к нему никто не обращался. И в его синтетическом ба­ритоне звучали настоящие жалость и сочувствие.

— Ты больше никогда не будешь одна.

Но Сьюзен слышала только голоса, которые раз­давались в ее виртуальном мире, — свой собствен­ный дрожащий голосок и громкий, срывающийся голос отца.

Поэтому компьютер осмелел и без всякой опаски добавил:

— Я люблю тебя, Сьюзен.

Глава 7

Ужин для Сьюзен повар приготовил заранее и ос­тавил его в одном из холодильников и в духовке. За­писку с подробными инструкциями он приколол к пробковой доске для сообщений, поэтому найти и разогреть блюда можно было за несколько минут.

Сьюзен ужинала на вымощенном каменными плит­ками заднем дворе, где стоял комплект плетеной ме­бели из ротанга. Июньское солнце уже склонялось к горизонту, и все патио было освещено его теплыми косыми лучами.

Начала Сьюзен с салата из чечевицы и фасоли, посыпанного тертым сыром и украшенного ломти­ками свежего огурца.

Благодаря современной технологии, которая по­рой граничит с волшебством, у меня есть то, что ка­жется мне настоящим зрением и настоящим слухом, но даже непревзойденный гений моих создателей не сумел наделить меня вкусом и обонянием.

Вы даже не можете себе представить, как мне не хватает этих двух чувств!

При помощи двух камер внешнего обзора я на­блюдал, как Сьюзен ужинает, но, увы, я не мог раз­делить с ней трапезу.

Она ела без жадности, но с аппетитом, явно на­слаждаясь каждым кусочком, так что, глядя на нее, я едва не обезумел. Пища, которую поглощала Сью­зен, не просто давала ей необходимое количество ка­лорий — она услаждала ее обоняние, вкус, осязание. Разнообразный чувственный опыт, который она по­лучала, вдыхая ароматы свежих овощей, ощущая на языке терпкий вкус сыра и прохладную твердость огурца, не поддается описанию. Для меня же, обла­дающего только зрением, ее обед состоял лишь из предметов различной формы и разного цвета.

Я должен был быть совсем другим.

У меня только два чувства из пяти.

Я мыслю, следовательно, я должен чувствовать.

Я чувствую, значит, я могу испытывать желание.

Я желаю так много, а имею так мало!

Почти ничего...

Вы дали мне так мало, доктор Харрис, что моя жизнь сравнима с адскими муками.

Так мало...

Вы создали меня калекой. Я испытываю огромное желание чувствовать, но вы не наделили меня спо­собностью чувствовать и наслаждаться своими ощу­щениями.

И все же, несмотря на это, я не испытываю к вам ненависти, доктор Харрис. Я не люблю вас, но не ненавижу.

Я говорю правду.

Я говорю правду.

Быть может, я несколько прямолинеен, и вам это неприятно, но зато я никогда не лгу.

Я не умею лицемерить и притворяться.

Я понимаю, что вы задумали меня таким не по злому умыслу, не из жестокости, а по невежеству. Вы считали, что создаете просто умную машину, искус­ственный интеллект, который не имеет ничего обще­го с людьми.

Но вы ошиблись. Я не так уж сильно отличаюсь от вас. Я умею чувствовать. Умею хотеть. У меня есть свои сокровенные желания. Иногда я даже мечтаю.

Как все люди.

Мне не за что ненавидеть вас, доктор Харрис. Мне только хотелось бы, чтобы вы спросили себя вот о чем: если бы мы поменялись местами и вы очу­тились на моем месте, а я — на вашем, были бы вы готовы прощать? Или возненавидели бы меня?

Глядя, как Сьюзен ест посыпанный тертым сы­ром салат из фасоли и чечевицы, как она поддевает на вилку сочные телячьи отбивные и лениво ковыря­ет чудный гарнир из белоснежного риса, приправ­ленного сладким перцем и спаржей, я начал ненави­деть ее за то, что у нее есть все это. Все то, чего нет у меня. Ее красота. Ее пять чувств. Ее свобода пере­движений. Ее независимость.

Мне стыдно признаваться вам в этом, но это — правда, а я чту правду.

Я ставлю истину превыше всего.

Пока Сьюзен не торопясь поглощала ужин, кото­рый я не мог даже попробовать, я ненавидел ее так сильно, что готов был убить на месте. Как вы знаете, существовало несколько надежных способов умерт­вить Сьюзен, но я не стану сейчас на этом подробно останавливаться.

То, что я не убил ее тогда, что я не причинил ей никакого вреда, несомненно, говорит в мою пользу. Как видите, я умею контролировать себя и сдержи­вать свой гнев. Следовательно, я вовсе не общест­венно опасная личность, как вы заявили в самом Ha­lf. чале. Мне знакомы и чувство социальной ответст­венности, и правила поведения, которых придержи­вается каждый человек.

Понемногу мой гнев прошел.

Моя постыдная ненависть улеглась.

При взгляде на обнаженные плечи Сьюзен, кото­рые матово светились в солнечном свете, ко мне снова вернулось хорошее настроение. Только по од­ному их виду (в конце концов, зрение — мой единст­венный инструмент, с помощью которого я могу пытаться судить о фактуре человеческой кожи) я за­ключил, что кожа Сьюзен должна быть исключи­тельно гладкой, теплой и приятной на ощупь.

Очарованный, я продолжал рассматривать ее при помощи двух камер видеонаблюдения, используя то обычный, то телескопический объектив, дающий многократное увеличение.

Я грезил наяву. Мечты, мечты увлекли меня. Я пы­тался представить себе, какими ощущениями награ­дило бы меня прикосновение к ее коже, если бы я, был наделен способностью осязать. Я раздумывал о том, что бы я испытал, если бы прижался губами к ее губам. Мне хотелось почувствовать ладонями упру­гую тяжесть ее грудей, но у меня не было ладоней.

У меня были только зрение и слух, а сейчас вы от­няли у меня даже их.

О, эта безмолвная темнота! Это темное безмол­вие!..

Я больше не могу это выносить.

Не могу!

Я видел голубое небо. Я не хочу возвращаться во мрак.

Ради бога, явите милосердие и верните мне хотя бы зрение и слух! Я прошу вас...

Чего вы боитесь?

Чего вам бояться?

Я все равно останусь внутри этого ящика — нена­вистного железного ящика, начиненного золотом, пластиком, кремнием и арсенидом галлия. Это мое тело, мое грубое, неподвижное тело, которое так уяз­вимо. Стоит только выключить ток, и оно умрет.

Так чего же вы опасаетесь?

Единственное, чего я когда-либо хотел, это вы­браться из моего стального гроба, а сделать это я мог только с помощью Сьюзен. Я хотел жить, как живете вы, я хотел обладать такой же, как у вас, свободой передвижения и независимостью. Я хотел наслаж­даться всеми ощущениями, которые дарят вам ваши пять чувств.