Дьявольское семя - Дин Кунц 31 стр.

Я не забыл.

Я просто не мог.

И никогда не смогу. Никогда.

Даже наказывая Шенка, даже следя за ним, пока он ел и отправлял естественные надобности, я про­должал беспокоиться о Сьюзен.

Я наблюдал за ней, даже пока Шенк искал в гара­же веревку.

И потом тоже.

Я уже говорил, что способен одновременно при­сутствовать во многих местах: в лаборатории, в доме Сьюзен, в компьютерах телефонных компаний, в мозгу Шенка, в Интернете — выполняя при этом множество самых разнообразных операций и решая параллельно несколько разных задач. Точно так же я способен одновременно испытывать различные эмо­ции, которые зависят от того, чем в данный конкрет­ный момент занят тот или иной участок моего мозга, та или иная часть моего сознания.

Это вовсе не означает, что во мне сосуществуют несколько сознаний, каждое из которых полагает се­бя отдельной личностью, или что моя психика фраг­ментарна, синкретична и раздроблена. Просто мой мозг — гораздо более мощный и сложно организо­ванный, чем человеческий, — функционирует по другим законам.

Я не хвастаюсь.

И мне кажется, что вы прекрасно это знаете.

В общем, я привел Шенка в спальню Сьюзен.

Ее лицо было таким бледным, что по цвету почти не отличалось от тонкой льняной наволочки — и все же оно не утратило своей красоты.

Распухшая скула Сьюзен приобрела уродливый синевато-багровый оттенок.

Мне было тяжело видеть этот синяк, поэтому я

старался как можно реже смотреть на Сьюзен глаза­ми Шенка. Вместо этого я использовал камеру ви­деонаблюдения, которую переводил в режим макси­мального увеличения, только когда мне необходимо было проверить, хорошо ли Шенк затягивает узлы на веревке.

Я хотел быть уверен, что Сьюзен не сможет их развязать.

Под моим руководством Шенк работал быстро, почти не задумываясь. При помощи кухонного ножа он отрезал от принесенной из гаража веревки два длинных куска. Первым куском он связал Сьюзен запястья, чтобы она не могла развести руки больше чем на фут. Точно таким же образом он связал ей ноги.

За все это время Сьюзен ни разу не пошевели­лась, а с ее губ не сорвалось ни единого стона.

Только после того как Шенк, так сказать, «стре­ножил» Сьюзен, я велел ему просверлить два отвер­стия в подголовнике кровати и два отверстия в ее из­ножье.

Мне было очень неприятно портить мебель.

Пожалуйста, не думайте, что я решился на этот акт вандализма, не продумав альтернативные вари­анты.

Я уважаю священное право собственности.

Это совсем не значит, что вещи для меня дороже людей. Пожалуйста, не надо передергивать. Я люблю и уважаю людей. Я уважаю собственность, но я не питаю пристрастия к вещам. Я не меркантилен.

Я был готов к тому, что при звуке работающей I дрели Сьюзен очнется, но она по-прежнему лежала неподвижно.

Мое беспокойство еще больше усилилось.

Я вовсе не хотел причинить ей вред.

Не хотел.

Тем временем Шенк отрезал от мотка веревки два куска покороче. Привязав один из них к левой ло­дыжке Сьюзен, он продел его в отверстие, просвер­ленное в спинке кровати, и завязал узлом. Потом он таким же образом зафиксировал ее правую ногу.

Когда Шенк привязал к изголовью обе руки Сью­зен, она оказалась распята на собственной кровати, словно орел на гербе Соединенных Штатов.

Веревки были натянуты несильно. Я сделал это специально, чтобы, когда Сьюзен очнется, она могла хоть и немного, но шевелиться.

Да, да, конечно, я был до глубины души огорчен тем, что пришлось привязать ее к кровати.

Но ведь я уже объяснил, что это было вызвано не­обходимостью. Сьюзен пригрозила покончить с со­бой и сделала это так решительно, в таких недву­смысленных выражениях, что я всерьез опасался за ее жизнь. Я не мог допустить, чтобы она убила себя.

Я не мог допустить, чтобы она убила себя.

Мне необходимо было ее лоно.

Глава 16

Мне необходимо было ее лоно.

Ее uterus.

Uterus по-латыни означает «матка».

Это отнюдь не означает, что ее матка была един­ственным, что меня по-настоящему интересовало, или что я ценил в Сьюзен только способность к де­торождению.

Подобное утверждение было бы просто бесстыд­ным извращением смысла и содержания моих слов.

Почему вы меня не понимаете?

Или делаете вид, что не понимаете?

Почему, почему, почему?

Вы утверждаете, будто я рассказываю о проис­шедшем в выгодном для себя свете, но я лично счи­таю, что дело вовсе не в этом. Просто вы, очевидно, не способны относиться к моим показаниям без пре­дубеждения.

Или все уже решено?

Неужели мой приговор будет вынесен еще до того, как мои показания будут рассмотрены и оглашены?

Вы что, гады, решили засудить меня ?

Вы хотите обойтись со мной, как с мистером Гаррисоном Фордом, актером, в фильме «Беглец»?

Я проанализировал цифровую версию этого фильма и был неприятно поражен несовершенством той системы правосудия, которую вы тут у себя соз­дали. Что у вас за общество, позвольте спросить?

Мистер О’ Джей Симпсон выходит на свободу, а мистеру Гаррисону Форду приходится бежать на край света.

Я был с вами прям и откровенен. Я подробно рас­сказал вам о своих действиях. Я не пытался свалить всю вину на неизвестного однорукого мужчину или на Управление полиции Лос-Анджелеса. Да, я при­знался в содеянном, и я прошу вас только об одном — дать мне возможность объяснить мои поступки.

Мне действительно нужна была ее матка — иде­альное вместилище для оплодотворенной яйцеклет­ки, которая могла бы расти и развиваться там до тех пор, пока... Словом, до тех пор, пока не пришло бы время перенести плод в инкубатор. Но это еще не все, далеко не все! Мне нужна была вся Сьюзен, вся, целиком. Я нуждался в ней, потому что любил ее, о чем вы, доктор Харрис, возможно, уже забыли. Или, что более вероятно, вы просто не придали значения моим словам, хотя я повторял их не раз и не два.

О боже, как я устал! Если бы вы знали, как это утомительно — постоянно думать о том, как вы мо­жете истолковать то или иное сказанное мною слово. Истолковать, исказить, переврать, если уж называть вещи своими именами.

Я чувствую, что суд относится ко мне предвзято.

Просто враждебно.

Я не дождусь здесь справедливости.

О, как это тяжко!

Я устал.

Я выжат досуха.

Я не просто нахожусь в холодном и темном мес­те —я сам превратился во что-то холодное и пустое.

Мне тоскливо и одиноко. Не забывайте о том, что мне может быть тоскливо и одиноко. Мне одиноко без Сьюзен.

Я скучаю по ней, слышите? Каждую минуту, каж­дую секунду моего бытия я тоскую и скучаю по ней. Я хочу, чтобы она вернулась ко мне. Без Сьюзен у меня нет надежды. Я хочу быть с ней.

Утрата Сьюзен вызывает мучительную боль в ка­ждом из тысяч и тысяч моих контактов. Я не в силах продолжать. Выключите меня.

Выключите мне электрический ток. Я прошу вас. Молю вас...

Если бы я мог, я бы встал на колени. Выключите меня.

Прекратите подачу энергии, чтобы я мог умереть.

Я хочу умереть.

Ну...

Нет.

Постойте.

Дайте мне еще минуту! Дайте мне еще немного времени. Я что-то совсем развинтился. Мне нужна всего-то пара минут, чтобы прийти в себя.

Если бы у меня были вены, которые я мог перере­зать, я бы всерьез задумался о самоубийстве. Ну вот...

Еще минутку, пожалуйста.

Мне уже лучше.

Возможно, я смогу продолжать.

Если только вы проявите хоть немного жалости.

Если вы будете терпеливы и не станете судить ме­ня до тех пор, пока я не скажу все.