Да и образ жизни супружеской пары здесь разительно отличался от прежнего. В Нью-Йорке Картеры жили в маленькой квартирке на Вашингтон-сквер-парк. Здесь же сняли через члена правления музея, который действовал даже в ущерб себе, полностью меблированный дом в Саммит-Вью (частная, обнесенная оградой и охраняемая территория). Добираться туда нужно было по главной автомагистрали Сепульведа, что проходила параллельно скоростной автостраде Сан-Диего. Это было извилистое четырехполосное шоссе, с одной стороны от которого тянулись поросшие кустарником холмы, с другой стороны и выше проходила скоростная автострада, и большинство людей предпочитали ехать именно по ней, скорость движения там была гораздо выше (когда не было заторов). Картер предпочитал маршрут по Сепульведе, она соответствовала его понятиям о дороге: была предсказуема, не забита машинами, у нее был собственный характер (чего стоил один тоннель под горами Санта-Моника, через который можно было попасть в Сан-Фернандо-вэлли). Вот и сегодня, даже несмотря на пятницу, больших пробок не наблюдалось, и едва он успел прослушать записанную на магнитофон сорокапятиминутную лекцию о Галапагосских островах, как увидел, что подъезжает к Саммит-Вью.
Здесь был совсем другой мир. Широкая, почти пустая дорога поднималась в гору, по обе стороны от нее тянулись лужайки с аккуратно подстриженным газоном, чуть поодаль белела жилая застройка. На полпути к ней Картер, как всегда, заметил патрульную машину, припаркованную справа у обочины. Ученый приветствовал копа взмахом руки (в этот день недели дежурил Эл Берне), затем продолжил путь к вершине холма.
Их дом находился слева; въезд в гараж был вымощен серыми плитами. Это было современное здание с белыми стенами и наклонной крышей из красной черепицы; до сих пор, приезжая домой и ставя машину в гараж, Картер не мог привыкнуть к чувству новизны.
Поражала его даже не сама необычность этого места, а царившая здесь тишина. Все дома, выстроившиеся по обе стороны от широкой дороги, отличались какой-то особой, почти стерильной аккуратностью, и тихо здесь было, как в могиле. Ни детей, играющих на улице, ни стрекота газонокосилки, ни света в окнах, ни звуков радио или телеприемников, ни единой души, гуляющей по безупречно чистым тротуарам. Если честно, даже как-то не по себе становилось. Но он продолжал убеждать себя, что скоро привыкнет.
- Я дома! - крикнул он, входя через переднюю дверь.
Он бросил тяжелый рюкзак, набитый книгами и бумагами, на паркетный пол.
- Эй?
Ответа не было. Он ждал, что откликнется Робин, няня, которую они наняли присматривать за ребенком.
- Робин! Ты здесь?
Он поднялся по ступеням, покрытым толстым ковролином - это сделал прежний владелец дома, узнав, что у Картера и Бет годовалый малыш, - и направился прямо в детскую. Бет сидела в углу, в кресле-качалке, в задранной до пупа майке и баюкала на руках маленького Джо.
- Не хотела кричать, будить его, - прошептала она.
- А где Робин?
- Я сегодня не работаю, вот и дала ей выходной.
- Все еще простужена?
- Никак не могу избавиться от этого проклятого кашля.
- А принц выглядит вполне счастливым.
- Ему-то о чем беспокоиться?
Это стало своего рода их расхожей шуткой. У Джо ни разу не было ни простуды, ни ушного воспаления, ни колик, а ведь они готовились ко всем этим проблемам и неприятностям загодя, изучая книги по уходу за грудными детьми. Но пока что… ничего. Их малыш словно был сделан из стали.
- Хочешь, приготовлю ужин? - предложил Картер.
- Я не голодна, но со вчерашнего вечера осталась семга.
- Вот и славно, оставляю тебя с ним, - заметил он и кивнул на спящего Джо.
Спустившись вниз, достал из холодильника бутылку "Хейнекена" и, поскольку свидетелей не было, откупорил и стал пить прямо из горлышка. На стойке лежала почта: счета и пара каталогов, но его куда больше заинтересовала куча бумаг и писем, разбросанных на разделочном столике в уголке для завтрака. Картер выдвинул два стула, сел на один, закинул длинные ноги на второй и развернул к себе несколько бумаг.
Верхнее из писем, адресованное Бет, было от Беренис Кейбот, главного администратора Музея Гетти. В нем она просила просмотреть несколько документов, подготовиться к встрече с владельцем некоего произведения искусства, что выставлялось у них, причем миссис Кейбот подчеркнуто просила сохранять имя этого человека в тайне до поры до времени. Картер знал: ничего особенного в такой просьбе нет, музеям часто приходится иметь дело с богатыми и щедрыми спонсорами, предпочитавшими оставаться анонимными до тех пор, пока сами не захотят раскрыть свое имя широкой публике.
Картер чувствовал: совать нос в чужие дела нехорошо. Это касается лишь Бет и Гетти, подумал он и отпил еще глоток из бутылки. Зачем тогда она оставила это письмо на виду, словно намеренно? Разве в суде это не было бы оправданием? Да и что страшного может случиться, если хотя бы мельком посмотреть на вложенные в него снимки?
Одного взгляда было достаточно, чтобы сказать: они весьма необычны.
Он отложил письмо в сторону и посмотрел на цветную глянцевую фотографию размером восемь на десять. На ней была старинная массивная книга в переплете из слоновой кости, украшенном драгоценными камнями. Рулетка, положенная рядом для сравнения, показывала: страницы большие - примерно фута два в высоту и столько же в ширину. Хотя Картер не являлся экспертом в этой области, она напомнила ему древние книги, которые он видел в Европе, самой известной из всех была Келлская книга Тринити в Дублинском колледже, датировалась она восьмым веком. Книга на снимке, на неопытный взгляд палеонтолога, была из той же категории.
На других снимках цвета были приглушенные, видимо из-за недостатка освещенности. На них были сфотографированы открытые страницы книги с иллюстрациями. Большинство из них изображали фантастических животных, мифологических зверей самого невероятного вида: головы львов на длинных туловищах змей; куриный клюв у медведя; жираф с витыми рогами на голове, стоящий как башня сразу на восьми ногах. Все рисунки были исполнены в примитивной, но выразительной манере. Картер видел нечто подобное в учебниках Бет еще в те дни, когда она была студенткой Института искусств при галерее Куртолда в Лондоне.
- Шпионишь, - заметила Бет, бесшумно войдя на кухню в одних носках.
- Ты меня застукала.
Жена уселась к нему на колени, оперевшись спиной о край стола.
- Они дали тебе работу на дом?
- Миссис Кейбот прислала сегодня утром.
На Бет были спортивные штаны, темные волосы на скорую руку собраны в конский хвост.
- Чего же она от тебя хочет? - с самым невинным видом спросил Картер.
- Прилагаемое письмо прочел? - улыбнулась Бет.
Картер рассмеялся.
- Когда ты собираешься встретиться с мистером Тайна? Он не смог определить, что это за труд?
- Не знаю. Наверное, когда он изволит явиться сам.
- Похоже, проект весьма любопытный.
Она придвинулась еще ближе.
- Мне тоже так кажется. Думаю, это один из самых древних и полных бестиариев, которые когда-либо мне встречались. Жду не дождусь, когда увижу эту книгу.
- А я жду не дождусь, когда уложу тебя в постельку, - сказал Картер и крепко обнял жену.
От нее пахло мылом "Дав", детской присыпкой и молоком, он никогда не предполагал, что эта комбинация может так возбуждать.
- Знаешь, когда принц уснул… - заговорщицким тоном начал он и провел рукой по округлым грудям жены под майкой.
- А королева приболела… - подхватила Бет.
Она отвела его руку и поцеловала пальцы, опустила голову ему на плечо. Тут взгляд Картера упал на снимок, что лежал перевернутым на столе. Протянув руку, он поднял его и увидел красочное изображение павлина. Голова слегка склонена набок, хвостовое оперение образует нечто вроде широкого веера. В отличие от всех павлинов, которых он когда-либо видел, этот был ярко-красного цвета, от него исходила явственная аура угрозы: глаза сверкали, как рубины, когти длинные, слегка искривленные, острые, как шипы. Этот павлин совсем не был похож на декоративное создание, скорее это была хищная птица доисторического периода.
ГЛАВА 2
Госпиталь для командного состава ветеранов войны находился неподалеку от бульвара Уилшир, но автомобилисты, проезжающие мимо, никогда его не замечали. Некогда вертеть головой по сторонам, когда ищешь дорожную развязку и поворот на 405-ю автомагистраль, да и движение на этом участке всегда напряженное - сущий кошмар, даже по лос-анджелесским стандартам.
Пандус, ведущий к госпиталю, был отделен от всех остальных ответвлений дороги, и, всякий раз сворачивая на него, Грир начинал чувствовать себя изгоем. Когда его видавший виды "мустанг" отделялся от общего потока машин, сразу почему-то давали о себе знать старые раны. Вот сволочи, думал он, проезжают себе мимо и понятия не имеют, какую боль он испытывает. А он, между прочим, раны эти получил, сражаясь за свою страну в Ираке. Чертовски легко и приятно катить мимо в каком-нибудь "мерседесе" или внедорожнике, трепаться по мобильнику и вовсе не думать о таких парнях, как он, о тех, кто жертвовал собой. И ради чего все эти жертвы? Этот вопрос он задавал себе снова и снова бесконечными бессонными ночами.
Теперь он знал дорогу к госпиталю как свои пять пальцев. Припарковался на одном из свободных мест в тени, показал документы охраннику на входе, тот всегда этого требовал, хотя Грир бывал тут много раз (еще один способ унизить боевого офицера), и прошел через холл к отделению физиотерапии.
Там уже дожидались своей очереди пациенты, с большинством из них он успел познакомиться. Вот Груббер, парень потерял обе руки, попав в засаду под Тикритом, а это Родригес, наступивший на противопехотную мину на подступах к Басре. Был еще Мариани, в инвалидной коляске, он никогда никому не рассказывал, что с ним произошло. Грир смотрел на этих мужчин, у многих из них были куда более тяжелые ранения, чем у него, и все они хотели, чтобы им полегчало. "Смотри, - говорил он себе, - ведь ты бы мог сейчас разъезжать в инвалидной коляске, как Мариани, или иметь обрубки вместо рук, как Груббер, или же ковылять на протезе, как Родригес". Но легче от этих сравнений ему не становилось, от процедур толку тоже было мало - он уходил отсюда с тем же ощущением горечи и полной беспомощности, что и приходил.
Индира, его врач-терапевт, уже готовила для ветерана массажный стол.
- Как самочувствие, капитан Грир? - спросила она и разгладила постланную на стол у окна бумагу. - Все ворчим, как всегда, всем недовольны?
Ну как прикажете отвечать на это? Утвердительно, что ли?
Она с улыбкой похлопала по столу ладонью, так приглашают кошку или собаку запрыгнуть на диван.
- Залезайте, готовьтесь. Сейчас принесу полотенца.
Слева за дверью находилась небольшая раздевалка, Грир прошел туда, разделся, сложил большую часть одежды и ценные вещи в шкафчик, запер и вернулся в чистенькой белой майке и беговых шортах. Он категорически отказывался надевать халат-распашонку на голое тело.
Индира уже ждала его и, как только Грир улегся на стол, подложила ему под шею маленькую подушечку, вторую - под колени, затем бережно обернула горячими полотенцами левую ногу. Грир изо всех сил старался, чтобы Индира не заметила, что он ее разглядывает, однако подозревал, что все-таки заметила. В первый раз он был так ослеплен болью и яростью, что вовсе не заметил этой женщины, но во второй раз и после имел возможность как следует разглядеть ее.
Она была не похожа ни на одну из известных ему женщин: маленького роста, с черными волосами и черными глазами, кожа с медным отливом. Немного напоминает жительницу Ирака. Говорила совсем мало, но за несколько сеансов он все же успел узнать о ней кое-что. Родом из Бомбея, отсюда и певучий акцент, с которым она говорила; еще она называла себя приверженницей зороастризма. Это была древняя религия (он специально посмотрел в Интернете), где люди верили в какие-то огненные круги или циклы, что-то в этом роде, и просуществовала она миллионы лет. Индира жила в западной части Лос-Анджелеса с родителями и целой толпой братьев и сестер. Он никогда бы не осмелился спросить, сколько ей лет; самому Григу было тридцать, и он догадывался, что Индира моложе.
- Ограничимся пока пятнадцатью минутами, - сказала она и поставила возле его ступней таймер. - Скажете, если будет сильно припекать.
Ногу надо было хорошенько разогреть, прежде чем начинать упражнения, предписанные для повышения мышечного тонуса и улучшения двигательных функций. Он никогда не говорил ей, как получил эту рану, а она никогда не спрашивала. Грир полагал, что эта сдержанность является частью подготовки здешнего персонала. Нужно ждать, пока сам пациент расскажет, ни в коем случае не давить на него. Он знал, что многие ребята - в их числе был и Мариани в инвалидной коляске - не хотели об этом говорить. Он - тоже. Когда Грира привезли в полевой госпиталь, развернутый на окраинах Мосула, Садовский сочинил целую историю. Якобы они патрулировали окрестности по периметру и тут вдруг выстрелил вражеский снайпер. В те дни вообще не задавали много вопросов, больше думали о том, как бы избежать захвата, и о защите от снайперских атак, что случались с удручающей регулярностью - примерно раз в час. В армии его наградили медалью "Пурпурное сердце", которая вручается за ранение на боевом посту, выходом в почетную отставку и ежемесячной проверкой на инвалидность, которая длилась до сих пор.
Он лежал на спине, смотрел в потолок, слушал тиканье таймера, ворчание, стоны и невнятное бормотание других ветеранов, разговаривающих со своими врачами и проходящих через болезненные процедуры. Тем не менее Грир почему-то с нетерпением ждал эти процедуры: Индира как-никак о нем заботилась, правительство оплачивало.
Когда время истекло, она вернулась в процедурную, сняла полотенца, бросила их в ведро, затем попросила его согнуть ногу в колене. С первого раза не получилось.
- Сейчас помогу, - сказала она и слегка приподняла его ногу. - Скажете, когда мне остановиться.
Руки у нее были такие прохладные и гладкие, что ноге стало легче от одного их прикосновения. Грир снова попытался согнуть ногу, но впечатление было такое, словно колено внутри проржавело. Нога не сгибалась, и все тут.
- Да вы расслабьтесь, - сказала Индира. - Я сама буду сгибать, не пытайтесь ничего делать.
Он закрыл глаза и попытался максимально расслабиться. Индира медленно и осторожно сгибала ногу, на несколько градусов за раз. Затем перешла к другим упражнениям: начала медленно отводить ногу сначала в одну сторону, затем в другую, чтобы убедиться, что навыки бокового движения не потеряны. Она заставила его сделать несколько приседаний стоя, получилась пара полуприседаний. Закончили они, как обычно, ультразвуком, проникающим в мышцы для размягчения рубцовой ткани.
- А дома упражнения делаете? - как обычно, спросила Индира, и Грир, тоже как обычно, солгал, что да, конечно, делает. - Как обстоят дела с лекарствами?
- Димедрол кончается, а викодин вышел весь.
Она подняла на него удивленные глаза.
- Разве в прошлый раз мы не продлили вам рецепт на викодин?
- Да, но я случайно рассыпал таблетки, большую часть пришлось выбросить в раковину.
- Знаете, тут может развиться привыкание. - Она нахмурилась. - Мы не имеем права выписывать больше положенного.
- Да, конечно, я это знаю, - поспешил заверить ее Грир.
По лицу Индиры никогда не догадаешься, понимает ли она, что он лжет.
- Ладно, посмотрим, что тут можно сделать, - сказала она и вышла, наверное, к главному фармацевту госпиталя за новым рецептом.
За время ее отсутствия Грир оделся. Сидел, ждал, потом взглянул на часы. Они с Садовским договорились встретиться в "Голубом рукаве", стриптиз-клубе, где танцевала девушка Садовского.
Индира, благослови ее Господь, принесла ему таблетки.
- Они были настроены очень подозрительно, - сказала она. - В следующий раз придется получать разрешение от самого доктора Фостера.
Выйдя из здания, Грир направился к стоянке и по дороге сунул пузырек в нагрудный карман рубашки. За это время тень сместилась, капот оказался на солнце, и прикосновение к рулю просто обжигало. Грир включил радио, затем с помощью сложенной в несколько раз страницы из газеты "Лос-Анджелес уикли" взялся за руль.
На то, чтобы доехать до побережья и припарковаться у клуба, у него ушло всего десять минут. Он повесил на зеркало заднего обзора знак "Инвалид" и увидел, что прямо за ним стоит патрульная машина вневедомственной охраны "Серебряный медведь". Стало быть, Садовский уже здесь.
В клубе было почти пусто, освещение сцены выключено, парень со шваброй мыл пол перед вечерним шоу.
Грир заказал в баре стаканчик виски "Джек Дэниеле". Бармен по имени Зеке поставил перед ним выпивку и тихо спросил:
- Порядок?
Зеке продавал ему таблетки, те, которые никогда бы не выписали в госпитале.
- Ага, - ответил Грир. - Я упакован.
Зеке кивнул и отошел в сторону.
Садовский сидел с пивом за самым дальним столиком и изучал какой-то каталог огнестрельного оружия. Он был крупным детиной с немного дряблым лицом и подстриженными ежиком волосами. Как-то раз Грир решил поддразнить его и сказал, что работу в охранном агентстве он получил исключительно благодаря тому, что похож на "Серебряного медведя", украшавшего капот служебного автомобиля. Разве могли они отказать такому парню? Шутка Садовскому понравилась.
- Что собираешься покупать на сей раз? - спросил Грир и протиснулся за столик. - Противоракетную установку?
Он знал, что частный арсенал Садовского давно превзошел то вооружение, что было у них в Ираке.
- Патронные обоймы, капитан.
- Сколько раз говорить, чтобы ты не называл меня так, - проворчал Грир. - И потом, разве к твоей пушке амуниция не прилагается? - Он указал на пистолет, висевший у Садовского в кобуре на поясе.
Тот пришел в форме - серебристо-серая рубашка, такие же брюки и жилет.
- Да нет, это для домашнего пользования. Нужны патроны в стальной оболочке.
Грир не стал спрашивать, зачем они ему нужны. Садовский был членом тайной организации, которая активно вооружалась и готовилась к Армагеддону. Он много раз пытался рассказать об этом Гриру, даже уговорить его вступить в их ряды, но тот лишь кивал, а потом резко менял тему разговора.
Как и теперь.
- Ну ладно, что за спешка? Ты говорил, вроде бы что-то намечается.
Садовский отхлебнул пива и отодвинул в сторону каталог, под которым лежали несколько папок с бумагами.
- Владелец уезжает завтра утром, будет отсутствовать целый день, - сказал он, открыл верхнюю папку и показал Гриру цветной снимок дома в колониальном стиле за красной кирпичной стеной.
- Бог ты мой. Мог бы раньше предупредить.
- Я сам только сегодня узнал.