Только иногданалетитветер,тронетводу,замутитее-
песчинки исчезнут, останется желтая масса песка. Апотомвдругнастанет
тишина, ветер улетит вверх - и снова песчинка отличнаотпесчинки,лежи
себе и рассматривай их. Так и сейчас: иногда налетал ветер,гналбыстрые
серые облака, крыши костелов скрывались, но ненадолго. Были видныкрасные
черепичные крыши домиков. Курились дымки. Голосили петухи. Шло утро.
- Большевики такие страшные, что пан бежит от них? - спросила старуха.
- Я ищу свою невесту. Она ушла с родителями. Все уходили, и они ушли.
Старуха взглянула на Колю и сказала:
- Пан знает, что у него порван пиджак на спине?
- Знаю, - ответил Коля, хотя он не знал проэто-видимо,порвалв
лесу.
-Немцылюбятопрятныхпанов,-сказаластарухаивнимательно
посмотрела на Колю.
- Я тоже люблю опрятность; - ответил он. - Приду туда и зашью.
От дороги отходила тропинка к маленькому домику стоявшему возле леса.
- Мне сюда, - сказала старуха. - До свидания, пан.
- Всего хорошего. Спасибо, пани. Вычто,специальноносилисвечув
часовенку?
- Нет, я шла из Кракова, там в тюрьме мой сын.
- За что ж его?
- За разное, - ответила старуха.
- Если хотите, я могу прийти помочь вам по хозяйству, - сказал Коля.-
Отсюда недалеко до лагеря?
- Километров пять. Не беспокойтесь. У меня два внука, мы управляемся. А
пиджак зашейте, немцы не любят тех, кто неопрятно одет.
В Медовых Пришлицах Колю допрашивалстарыйнемецвмятойармейской
форме. Онмоталегочасачетыре.Потомзаставилнаписатьподробное
изложениесвоейистории,забралегоаусвайс,посадилвмаленькую
комнатушку без окон, запер дверь на французский замок и выключил свет.
Коля знал пролагеря,вкоторыхгруппировалисьте,ктоуходилс
немцами. Такие лагеря стали организовыватьсямесяцатри-четыреназади
поэтому неуспелиобрастинемецкойпунктуальностью-текучестьбыла
громадная, лагерный персонал не особенно квалифицированный, потомучтов
основном сюда, в эти лагеря, стекалисьлюди,верныефашистам:полицаи,
служащие бургомистратов, торговцы. Проверка носила характер поверхностный:
немцы не успевали толком заниматьсясявнымиврагами,имбылонедо
прислужников.
Коля считал, что сосвоимидокументаминавернякапройдетпроверку.
Потом он рассчитывалполучитьнаправлениенаработу-такимобразом
произойдет легальное внедрение.Аэтовсегдасамоеглавноевработе
разведчика. Он знал по материалам генштаба,чтолюдей,прошедшихтакие
лагеря, направляли на строительство оборонительных сооружений, безконвоя
и со
вободным жительством у цивильных граждан.
"Конечно, элемент риска во всем этом есть, - думал Коля, по-стариковски
медленно поглаживая свои колени, - но это риск разумный.
"Конечно, элемент риска во всем этом есть, - думал Коля, по-стариковски
медленно поглаживая свои колени, - но это риск разумный. Во всяком случае,
более разумный, чем торчать в Рыбны на площади возле костела илиночевать
в лесу. Я играю ва-банк, но у меня козырнаякартаиязнаюпсихологию
моего противника в такой ситуации.Воротаэтоголагерянеохраняются.
Охраняют, и то два инвалида, только одинбарак,гдесодержатсячеловек
пятнадцать новеньких - обычная и естественная проверка".
Втемнотетрудноуследитьзавременем.Кажется,чтооноползет
медленно, как старая кляча. Сначала в кромешной темноте хочется двигаться,
а после - исподволь - находитначеловекамедленноеоцепенение,остро
чувствуется усталость, а потом начинает клонить в сон, но сон неидет,и
человек барахтается втягучейдреме.Всевнемобнажено,онслышит
какие-то шорохи, потомначинаютсяслуховыегаллюцинации,апотомему
видятся светлые полоски, и он думает, что в щели пробиваетсясвет,ана
самом деле это в глазах звенит темнота; она ведьзвенящая-этаполная
темень, положенная на гулкую, напряженную тишину.
"А может быть, стоило все же идти на встречу к костелу? - думал Коля. -
Но это слишком безынициативное решение. С моимпольскимязыкомбылобы
глупо два дня околачиваться по здешним местам без связи. А сидеть в лесу -
значило бы попусту переводить время. А так я использовал шанс.Онобязан
быть моим, этот шанс. Все за меня.Инечегопсиховать.Этовсеиз-за
темноты. Надо думать о том, как жить дальше. И все. Нечегопугатьсамого
себя.Разведчикагубитнериск,инеслучай,инепредательство.
Разведчика может погубить только одно - страх".
Его продержали в темной комнате, как емуказалось,часовдесять,не
меньше. Он ошибся. Он просидел там пять часов. Старик офицер, тот, что его
допрашивал, сказал:
- Теперьидитевбарак.Мыпроверяемвашидокументы.Ничегоне
поделаешь: война есть война.
- А я и не в претензии, - Указал Коля, - только обидно:каксврагом
обращаетесь. У меня от темноты глаза разболелись.
- Ничего, ничего... Идитевбарак,завтравсерешится...Часовой,
отведите этого господина в зону.
Часовой довел Колю до колючей проволоки, а там пустил его одного.
Когда Коля шел через темный двор к бараку, над входом в которыйгорела
синяя лампочка, кто-то вышел из другого барака.Накрыльцевозлесиней
лампочки Коля остановился, чтобызакурить.Ивдругонуслышалчей-то
тихий, до ужаса знакомый голос:
- Санька!
Коля врос в крыльцо, спрятал в карманзажигалкуи,необорачиваясь,
пошел в барак.
- Санька, - негромко повторили из темноты. - Ты что, Сань?!
К Коле подошел человек - молодой еще, носсединойвволосах.Коля
лениво глянул на него и судорожно сглотнул комок в горле: перед нимстоял
Степан Богданов, его приятель по Москве, из тридцать седьмой квартиры.