Теперь можно было надеяться, что с
Аланомбудетвсеблагополучно, носпасение Джемса--делокудаболее
трудное, и яневольноопасался, что это предприятие обойдется мне чересчур
дорого, как утверждали все, с кем яделился своими планами. Похоже,чтоя
вскарабкался на вершину горытолько затем,чтобы броситься вниз;я прошел
черезмножество суровых испытаний,достиг богатства, признания своих прав,
возможности носитьгородскую одежду и шпагу на боку,и все это лишь затем,
чтобы в концеконцов совершить самоубийство, причем самоубийство наихудшего
рода: то есть дать себя повесить по указу короля.
"Ради чего яэто делаю?" -- спрашивалясебя, шагаяпоХай-стрит и
свернувзатемк северу по Ли-Уинд.Сначала я попробовал внушить себе, что
хочуспастиДжемсаСтюарта;явспомнил его арест,рыданияего женыи
сказанные мною втотчас слова, и этосоображениепоказалось мневесьма
убедительным. Но тут же я подумал, что, в сущности, мне, Дэвиду Бэлфуру, нет
(или недолжно быть) никакого дела до того, умрет ли Джемс всвоей постели
илинависелице.Конечно,онродня Алану; но что касается Алана, то ему
лучшевсегобылобыгде-топритаиться,ипустькостямиегородича
распорядятся каким угодно король, герцог Аргайлский и воронье. Я к тому же
немогзабыть, что,когда мывсе вместе былив беде.Джемс неслишком
заботился ни об Алане, ни обо мне.
Затем мне пришло в голову, что ядействую во имя справедливости: какое
прекрасное слово,подумал я,ивконце концов пришел кзаключению,что
(поскольку мы на свое несчастье живем среди дел политических) самоеглавное
для нас -- соблюдать справедливость; а казнь невинного человека -- это рана,
нанесенная всему обществу. Потом во мне заговорил другой голос, пристыдивший
меня за то, что я вообразилсебя участником этих важных событий, обозвавший
менятщеславныммальчишкой-пустозвоном,которыйнаговорилРанкилеруи
Стюарту громких слови теперь единственно из самолюбиястарается выполнить
своихвастливыеобещания.Номало этого,тот жеголос нанесмнеудар
побольнее, обвинив меня в своего рода трусливой хитрости, в том,что я хочу
ценою небольшого риска купить себе полнуюбезопасность. Да, конечно, пока я
неявлюсь кГенеральному прокуроруинедокажусвоюнепричастностьк
преступлению, явлюбойдень могу попастьсяна глаза Манго Кемпбеллу или
помощнику шерифа, меня опознают и за шиворот втянут вэпинское убийство. И,
конечно, если я дам свои показания и это кончится для меня благополучно, мне
будет потом дышаться гораздо легче. Но, обдумав этот довод, я не нашел в нем
ничего постыдного. Что касается остального, то есть два пути, думал я, и оба
ведутк одному и тому же. Если Джемса повесят, в то время, как я мог бы его
спасти, это будетнесправедливо;если я, наобещавтакмного,несделаю
ничего,я буду смешон в своих собственных глазах. Мое бахвальство оказалось
счастьем для Джемса из Глена и не таким уж несчастьем для меня, ибо теперь я
обязанпоступитьпо долгу совести.
Мое бахвальство оказалось
счастьем для Джемса из Глена и не таким уж несчастьем для меня, ибо теперь я
обязанпоступитьпо долгу совести. Яношуимя благородного джентльмена и
располагаю состояниемджентльмена; худо,еслиокажется,что в душе яне
джентльмен.Нотутжея упрекнул себя, чтотак рассуждатьможет только
язычник, и прошептал молитву, прося ниспослать мне мужества, чтобы я мог, не
колеблясь,исполнитьсвойдолг,каксолдатвсражении,иостаться
невредимым.
Этимысли придали мне решимости, хотя я нисколько не закрывал глаза на
грозившую мне опасность и сознавал, насколько я близок (если пойду поэтому
пути) кшаткой лесенкепод виселицей.Стояло погожее, ясноеутро, но дул
восточный ветер; свежий его холодок студил мне кровь и наводилнамысли об
осени,омертвыхлистьях,омертвыхтелах,лежащихвмогилах.Мне
подумалось, что если я умру сейчас, когда в моей судьбе произошел счастливый
поворот, и умру ктомуже зачужие грехи, тоэто будетделом рук самого
дьявола.На верхушкеКелтонского холмабегали дети,скрикамизапуская
бумажных змеев, хотя этовремя года считалось неподходящим для таких забав.
Бумажные змеи четко выделялисьв синеве;явидел, как один изних высоко
взлетел на ветру в небо и тут же рухнул в кусты дрока.
"Вот так и ты, Дэви", -- подумал я, глядя на него.
Путь мойлежалчерез Маутерский холм,мимо маленькой деревушки среди
полейнаего склоне.Здесьиз каждого домадоносилось гудениеткацкого
станка,всадикахжужжалипчелы;соседи,стояусвоихдверей,
переговаривались нанезнакомоммнеязыке;позжея узнал, чтоэтобыла
Пикардия,деревня,гдефранцузскиеткачиработалинаЛьнопрядильную
Компанию. Здесь мне указали путь на Пилриг,цель моегопутешествия; пройдя
немного, яувидел у дороги виселицу, на которой болтались два тела в цепях.
По обычаю вымазанные дегтем, звякая цепями,они раскачивалисьна ветру,а
птицы с криком носились вокруг этих жуткихмарионеток.Неожиданное зрелище
служило какбы наглядным подтверждением моих страхов;проникаясь тоскливым
чувством, я не мог оторвать отнего глаз. Я стал обходить виселицу кругом и
вдруг наткнулсяна зловещую древнюю старуху, котораясидела, прислоняськ
столбу и что-то приговаривая, кивала, кланялась и манила меня рукой.
-- Кто они, матушка? -- спросил я, указывая на мертвецов.
-- Бог да благословит тебя, драгоценный мой! -- воскликнула она. -- Это
мои милые дружки, оба были моими милыми, голубчик.
-- За что их казнили? -- спросил я.
--Да за дело, -- сказаластаруха.-- Сразу, как только яим судьбу
предсказала. Два шотландских шиллинга и ни чуточки больше, и вот два славных
красавчиказаэтоболтаютсянаверевке. Ониих отнялиу мальчишкииз
Броутона.
--Да!-- сказал ясебе, а несумасшедшейстарухе.